Михаил Илларионович Кутузов

«О, эта старая лисица севера!»

Лучше быть слишком осторожным,
нежели оплошным и обманутым.

М.И. Кутузов

 

Кутузова уже не было в живых, когда ретировавшийся из России Наполеон наскреб по сусекам все, что смог, пошел ва-банк и начались серьезные сражения Саксонской кампании 1813 г. Ехавший в открытых дрожках, старый и уже постоянно недомогавший русский фельдмаршал простудился еще во время походного марша по Силезии — из Гайнау в Бунцлау (ныне земли Польши). Он спешил в Дрезден, навстречу новой наполеоновской армии. Погода стояла сырая и туманная. А тут еще пошел снег с дождем. Для больного 67-летнего старика этого оказалось достаточно. 16 апреля 1813 г. в 21 час 30 минут Спасителя Отечества, генерал-фельдмаршала князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова не стало. Говорят, перед смертью его якобы навестил Александр I и, встав на колени, просил прощения. «Я уже простил тебя, государь, — ответил полководец. Но простит ли тебя Россия?» Что это — быль или небыль...

 

Итак, напоследок мы прикоснемся к фигуре самого Спасителя Отечества в суровую годину Грозы 1812 года — к человеку исключительно сложному, со слабостями и величием, столь присущими крупным деятелям екатерининско-павловско-александровского «троецарствия». Вокруг его имени до сих пор роятся легенды.

Так что же должна была простить императору Россия? Внимательный анализ биографии Кутузова — умудренного царедворца, дипломата, полководца при трех абсолютно разных по характерам самодержцах, пожалуй, все же не даст ответа на этот вопрос. Давайте посмотрим «раскадровку» жизненного пути одного из наиболее популярных исторических деятелей нашего Отечества. Возможно, читатель сделает свои собственные выводы...

Михаил Илларионович Кутузов родился 5 сентября 1747 г. в Петербурге (ранее называли 1745 г.). Он принадлежал к старинному дворянскому роду Голенищевых-Кутузовых, уходившему корнями в Новгородскую землю. По родословной легенде, Голенишевы-Кутузовы вели свое происхождение со времен Александра Невского, с 1263 г., от боярина Гаврилы Олексича, ставшего знаменитым после Невской битвы 1240 г.

Отец полководца, Илларион Матвеевич Кутузов, был военным инженером, генерал-поручиком и сенатором. Активно участвовал в Первой Русско-турецкой войне 1768—1774 гг. Будучи сведущ не только в военной науке, но и в гражданских делах, он приобрел от современников прозвище «Разумная книга». При его участии был построен Екатерининский канал в Петербурге (ныне канал Грибоедова). Мать, Ефросиния Федоровна Беклемишева, происходила из рода князей Пожарских, следовательно, принадлежала к потомкам князя Дмитрия Ивановича Пожарского, руководителя народного ополчения Смутного времени, изгнавшего в начале XVII в. поляков из Москвы. Родители Михаила, будучи людьми глубоко религиозными, назвали своего первого сына в честь архангела Михаила, военачальника всех небесных сил, победившего Сатану. Уже став генералом, сам Кутузов всегда молился своему небесному покровителю, прося у него победы над врагом.

Кстати, Михаил был вторым ребенком в семье. У него были старшая сестра Анна и младшие брат и сестра — Семен и Дарья. Брат Семен — выпускник Артиллерийско-инженерного кадетского корпуса — оказался человеком несчастливой судьбы. Он страдал тихим помешательством, хотя и дослужился в армии до чина майора. Но в дальнейшем был вынужден уйти в отставку и остаток жизни доживать в своем селе Федоровское Великолукского уезда. Семен скончался много позже своего знаменитого старшего брата, в 1834 г. в возрасте 82 лет. Судьбы сестер сложились по-разному: Анна вышла замуж и умерла в один год с Михаилом Илларионовичем, а Дарья так и осталась в девках и коротала свой век на государеву пенсию в 2 тыс. рублей, испрошенную для нее старшим братом. До конца дней Кутузов заботился о сестрах и брате.

Хотя Кутузов и родился в Петербурге, но детство его прошло на Псковщине. Он рано лишился матери и какое-то время воспитывался доброй и нетребовательной бабушкой. Уже тогда он полюбил долго спать и нежиться. Рано проявив пытливость и предприимчивость, резвость с задумчивостью, он тем не менее не был прилежен в учебе, которая давалась легко, особенно математика и иностранные языки. (Кутузов блестяще владел французским, немецким, польским, шведским и турецким и всю жизнь обожал читать французские романы.) Именно способности к арифметике, геометрии, физике и языкам позволили ему в 1759 г., за полтора года, с блеском окончить артиллерийское отделение Артиллерийско-инженерного кадетского корпуса. Эта школа готовила специалистов военного дела, имеющих законченное образование. Ее воспитанники находились на полном государственном довольствии, получали жалованье и учились, соблюдая строгую дисциплину. Но часть учеников — выходцев из богатых семей, как, например, Кутузов, имели разрешение на домашнее обучение по обязательным дисциплинам. Михаил с самого начал выделялся среди своих сверстников. На него большое влияние оказал один из писателей просветительского толка, статс-секретарь императрицы и преподаватель математики Я. П. Козельский, автор труда «Философские предложения».

Будучи одним из лучших выпускников, Кутузов остается на преподавательской работе: помогать Козельскому обучать дворянских «недорослей» арифметике и геометрии. Начав с капрала, он вскоре уже каптенармус, потом — кондуктор. Столь быструю карьеру следует объяснять как отменным образованием, так и протежированием со стороны отца.

В январе 1761 г. Михаила Илларионовича производят в первый офицерский чин (прапорщик) и вскоре по собственной просьбе определяют командиром роты в Астраханский пехотный полк. Для будущего Спасителя Отечества начались полвека строевой службы, походов и войн, Кутузову повезло, он оказывается в полку под началом самого А. В. Суворова, к тому времени прошедшего суровую школу Семилетней войны и отменно себя зарекомендовавшего на невысоких, но командных должностях. «Без толковых учителей совершенных офицеров никогда не получается», — скажет он позднее. За семь месяцев службы в Новой Ладоге Кутузов многому научился и успел проявить такие качества, как смелость, решительность, находчивость, инициативность, хладнокровие. У Суворова он сполна познал суворовскую «науку побеждать», т. е. что такое «тяжело в учении — легко в бою».

Признавая залповый огонь только с близкой дистанции, Суворов отдавал предпочтение штыковому удару. «При всяком случае наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех на свете работают», — учил он. Искусно владеющий штыком и меткой пулей боец, говорил Суворов, обладал в любом бою «двумя смертями». «Береги пулю в дуле! — поучал он солдат. — Трое наскочат — первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун!» Суворов категорически не переносил отступления. Слово «ретирада» он произносил зажмурившись и нараспев. Наотрез отказываясь обучать войска приемам отступления, он не раз бывал опрокинут в бою, но так до конца жизни и не признал отступление как вид обороны. Среди австрийских и прусских генералов — современников Суворова ходили разговоры, что Суворова можно победить, если расстроить его ряды атакующих солдат и заставить отступить, потому что они этому не обучены. Сделать это можно, только заманив русских под удар ложной ретирадой либо очень сильным огнем, который не допустит их сокрушительного штыкового удара. Но на деле так никто и не сумел воспользоваться этими ценными теоретическими советами. Во время учений Суворов всегда стремился к тому, чтобы каждый солдат понимал свой маневр. Он применял жестокий способ обучения, когда два батальона шли в штыки друг против друга. С непривычки такое зрелище вызывало ужас как у очевидцев, так и у участников. При ударе в штыки Суворов приказывал наступающим ни на секунду не задерживаться. При этом как бы силен ни был удар, он не позволял отражающим отойти, только в самый последний миг им следовало поднять штыки вверх, чтобы не заколоть своих. Порой это не получалось, и бывали раненые, порой, смертельно. Зато так вырабатывалась техника штыкового боя, на протяжении всей военной карьеры Суворова бывшая его главным и неотразимым оружием в борьбе с вражескими армиями.

Не менее впечатляюще проходили и учебные кавалерийские атаки против пехоты. Пехота с ружьями, заряженными холостыми патронами, выстраивалась напротив кавалерии так, чтобы каждый стрелок находился от другого на таком расстоянии, которое было нужно одной лошади, чтобы проскочить между ними. Позади строя ставились лукошки с овсом, чтобы прорывающиеся сквозь строй людей кони знали, что их ждет награда. Потом Суворов приказывал кавалерии идти в атаку галопом с саблями наголо. Пехота стреляла именно в тот момент, когда всадники проносились на полном скаку сквозь стреляющий строй. После многократного повторения этого опасного маневра лошади так приучались к выстрелам прямо в морды, что сами рвались на паливших неприятелей. Пехотинцам такие учения порой стоили жизни. От дыма ружейных выстрелов, от лихости либо неумения кавалеристов или от горячности напуганных лошадей, проносившихся сразу по нескольку в один проем между стрелками, кое-кто в пехотном фронте получал тяжелое увечье либо погибал, затоптанный лошадьми. Суворова это не останавливало: чтобы выучить пехотинцев выдерживать неистовый кавалерийский натиск, он намеренно усложнял учение: строй пехотинцев смыкался и размыкался только в самый последний момент, чтобы пропустить всадников с саблями и палашами наголо. В этом случае потери были еще больше. Когда полководцу доносили об «учебных потерях», он отвечал: «Четыре, пять, десять чело-веков убью; четыре, пять, десять тысяч выучу!»

В любую погоду пехотный полк Суворова, где служил Кутузов, уходил без обозов на учения, форсируя реки, совершая изнурительные марш-броски по целине, лесам и болотам, с риском для жизни обучаясь штыковому бою и прицельному залповому огню. Именно тогда Кутузов твердо усваивает, что главная сила русской армии — это ее солдат, способный вынести все тяготы и лишения армейской службы. Его нужно любить, и он оправдает доверие полной отдачей в бою. Это убеждение Кутузов пронесет через всю жизнь.

В 1762 г. Кутузов стал флигель-адъютантом Ревельского генерал-губернатора принца П. А. Ф. Гольштейн-Бекского и, управляя его канцелярией, сумел обратить на себя внимание расторопностью и образованностью. Вскоре он получил чин капитана. В 1764—1765 гг. новоиспеченный капитан служил в Польше в войсках выдающегося военачальника Н. В. Репнина. Здесь во время стычек с членами Баррской конфедерации (противниками уравнивания в правах поляков-католиков с православными украинцами и немцами-лютеранами, чего добивались соседние Россия и Пруссия) Кутузов получил боевое крещение, командуя небольшим отрядом, но, по его собственным словам, «войны еще не понимал».

Потом, в 1768—1769 гг., он оказывается на караульной службе в Санкт-Петербурге, в том числе на самой почетной — во дворце. Ему снова везет — симпатичный, ловкий, уверенный в себе, начавший хорошо разбираться в тонкостях придворной жизни юный офицер не раз попадает в поле зрения самой Екатерины II, которая позднее покровительствовала ему и продвигала по службе.

Кроме военных наук Кутузов интересовался также литературой, искусством, театром, международной политикой. Из него мог бы получиться прекрасный дипломат, но именно в этот момент военная стезя увлекла Кутузова к славе. И вот с 1768 г. обер-квартирмейстер Кутузов уже на Первой Русско-турецкой войне, в корпусе опытного генерал-майора Федора Васильевича Боура (Бауэра, Баура), входившего в 1-ю Дунайскую армию Петра Александровича Румянцева. В сражении при Рябой Могиле 28 июня 1770 г., находясь в авангарде наступающих русских войск, Кутузов сумел хорошо себя зарекомендовать. Столь же удачно он действовал 18 июля на реке Ларге, где командовал гренадерским батальоном. А вот в знаменитом Кагульском сражении молодой офицер не участвовал, занимаясь охраной тылов, где ему не раз и не два приходилось отражать наскоки крымской конницы. Зато при ночном штурме Бендер, вошедшем в историю своим ожесточением и кровопролитием, он снова на коне: лично ведет гренадер и мушкетеров в атаку на крепостные валы и стены.

Именно после штурма Бендер Михаил Кутузов впервые почувствовал «нерв войны»: он понял, что чувствует себя в своей тарелке не на штабных должностях, а в боевой обстановке. Именно здесь он может проявить задатки полевого командира: смелость, решимость, находчивость, инициативность, хладнокровие и, наконец, умение повести солдат в атаку. Многие из офицеров-сослуживцев это тоже заметили и взяли себе на заметку, что Кутузов пуль и штыка не боится, перед ними «не кланяется», т. е. не пригибается.

За отличия его производят в премьер-майоры, а за умелую штабную работу в бою при Попешти близ Бухареста в 1771 г. он — уже подполковник. Кутузов растет в чинах, но вот ордена и наградное оружие пока обходят его стороной. Внезапно служба Кутузова под началом Румянцева прекратилась, и он оказался в армии другого «екатерининского орла» — генерал-аншефа Петра Ивановича Панина.

По одной из версий, кто-то из «доброжелателей» донес Румянцеву, что молодой офицер под смех товарищей прекрасно копирует походку и манеры командующего, а тот был очень обидчив. Не сложились у Кутузова отношения и с возглавлявшим румянцевский штаб генералом Боуром: Кутузова раздражало засилье немецких офицеров, всемерная поддержка ими друг друга, незаслуженное поощрение и продвижение их по службе. А ведь они зачастую сильно уступали широко образованному и инициативному Кутузову.

Кстати, это происшествие не только лишило молодого Кутузова орденов, но и стало хорошим уроком: он сделался более скрытным, замкнутым, предусмотрительным; навсегда пропали прежняя веселость и общительность — «сердца людей открыты Кутузову, но его сердце закрыто для них» — жизнь вносила свои коррективы в характер будущего полководца.

По другой версии, дело обстояло иначе. Румянцев, устраивая русские войска на зимние квартиры, решил подсобить не столь удачливому брату по оружию Панину. Он направил к нему своего генерал-квартирмейстера Боура, а тот, зная способности Кутузова, взял его с собой.

И тем не менее война под началом Румянцева стала для нашего героя своего рода академией военного искусства. Он близко видел, как Румянцев руководил боем. Более того, он постигал стратегию военных действий: Румянцев считал, что «никто не берет города, не разделавшись с войсками, его защищавшими». При этом не всегда следовало только наступать.

Так или иначе, в 1772 г. из-за своего «неуважения» к командующим войну с турками Кутузов заканчивает во 2-й Крымской армии. В ней под началом генерал-аншефа Василия Михайловича Долгорукова он участвовал в занятии Крыма и Кубани, где 23 июля 1774 г. в бою под Шумлой (современная Алушта) со знаменем в руках повел за собой гренадер Московского полка преследовать противника. Кутузов был тяжело ранен в голову ниже левого виска: пуля вышла за правым глазом и чудом не задела мозг! Кутузов выжил, но постепенно стал слепнуть на правый глаз.

Кстати, на той войне сражались все три Кутузова: отец — Илларион Матвеевич, Михаил Илларионович и его младший брат Семен Илларионович. Им даже удавалось свидеться. Никогда более военные пути-дороги отца и сыновей не пересекались: Кутузов-старший вскоре вышел в отставку, Семен тоже, и лишь Михаил до конца дней оставался на военном поприще.

По указанию Екатерины II, наградившей героя орденом Св. Георгия 4-й степени, за казенный счет ему был дан отпуск для лечения за границей. Государыня: «Надобно беречь Кутузова; он у меня будет великим генералом». Кутузов много путешествовал по Европе — Англии, Голландии, Италии, Пруссии и Австрии. Знание языков сослужило ему хорошую службу. Повсюду он интересовался современным состоянием военного дела: организацией европейских армий, их вооружением, системой подготовки офицерских кадров и, конечно, военной наукой. Встречался с лучшими европейскими полководцами той поры: прусским королем Фридрихом II Великим и его весьма удачливым соперником австрийским фельдмаршалом Гедеоном Эрнестом Лаудоном.

За границей в 1776 г. Кутузов становится членом масонской ложи в Регенсбурге, позднее его кооптируют в масоны Франкфурта, Вены, Берлина, Санкт-Петербурга и Москвы. В 1777 г. вернувшийся на родину Михаил Илларионович получил чин полковника и командование Луганским пикинерским и Мариупольским легкоконным полками. За наведение порядка в Крыму под началом Суворова Кутузов в 1777 г. становится полковником, затем в 1782 г. — бригадиром, а в 1784 г. — уже генерал-майором. Генеральский чин он получил за успешные переговоры с ханом Шагин-Гиреем, последним крымским ханом, которого он сумел убедить в целесообразности отречения от престола в пользу России.

В том же году Кутузова постигло большое личное горе: скончался его отец. Получив отпуск по семейным обстоятельствам, Михаил Илларионович решает вопросы наследования — закрепления за ним и братом поместий в трех уездах.

Между прочим, В 1787 г. Кутузов находит счастье в семейной жизни. Зрелым 40-летним мужчиной Михаил Илларионович вступает в брак со своей дальней родственницей Екатериной Ильиничной Бибиковой, изящной, красивой черноволосой девушкой с огромными глазами. Страшное увечье жениха-генерала (простреленная голова) не смутило молоденькую невесту. Любовь, неустанная забота друг о друге сопровождали их брак всю жизнь. У них родилось пять дочерей: Прасковья, Анна, Елизавета, Екатерина, Дарья и один сын Николай, скончавшийся, к великому горю родителей, от оспы еще в младенчестве в 1790 г. Поскольку Кутузов не оставил потомства по мужской линии, фамилия в 1859 г. высочайшим указом была передана его внуку генерал-майору П. М. Толстому.

Война с турками выявила острую необходимость уделить серьезное внимание егерской пехоте, действовавшей в рассыпном строю, а не только в каре или колонне. Егерями называлась легкая пехота из отличных стрелков, прошедших специальную подготовку на ведение прицельного огня из любых положений. Для удобства их вооружали более легкими ружьями, чем гренадерскую пехоту, а также давали более легкую и удобную форму и амуницию. В егеря отбирали самых проворных и выносливых солдат, умевших ловко и быстро преодолевать препятствия, маскироваться и скрытно занимать боевые позиции в лесу, в горах, в поле, летом и зимой. Все перестроения они должны были совершать максимально быстро — бегом! Точная одиночная стрельба — их главное преимущество в бою — позволяла им считаться самой эффективной пехотой той поры. Было принято решение создать так называемый Бугский егерский корпус из шести батальонов, общей численностью до 4016 бойцов. Формирование его поручили Кутузову, и он, пользуясь суворовской «Наукой побеждать», очень скоро сделал из корпуса образцовое ударное соединение, чьи бойцы отменно владели даже стрельбой из пистолета, прицельная дальность которого была небольшой, но порой спасала солдату жизнь в перипетиях ближнего боя. Кутузов лично присутствовал на учебных стрельбах, и успехи его егерей в огневой подготовке очень быстро опровергли устоявшееся мнение, что якобы «российского солдата стрелять цельно выучить не можно».

На последовавших в Малороссии, на поле Полтавской баталии, грандиозных маневрах в присутствии императрицы кутузовские егеря показали такую отличную выучку, что государыня вновь обратила внимание на генерал-майора Кутузова: «Благодарю вас, господин генерал. Отселе вы у меня считаетесь между лучшими людьми и в числе отличнейших генералов».

За успешное руководство Бугским егерским корпусом Михаила Илларионовича в 1787 г. награждают орденом Св. Владимира 2-й степени. С началом Второй Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Кутузов уже в составе Екатеринославской армии Григория Александровича Потемкина. 18 августа 1788 г. под крепостью Очаков во время отражения вылазки неприятеля его опять тяжело ранили в голову, почти так же, как и в первый раз под Алуштой.

Находившийся в русской армии в качестве наблюдателя от союзников-австрийцев принц Шарль де Линь подозвал Кутузова к ретраншементу в момент турецкой атаки. Для оценки ситуации генерал выглянул через амбразуру и был ранен. Пуля прошла навылет из щеки в затылок. Михаил Илларионович только успел воскликнуть, схватившись руками за раненую голову: «Что заставило тебя подозвать меня к этому месту в сию минуту?» Он еще пытался руководить боем, но вскоре его вынесли в тыл. По другой версии, пуля прошла «из виска в висок, позади обоих глаз». Специалиста Военно-медицинской академии и Военно-медицинского музея провели анализ обоих ранений Кутузова и подтвердили, что у Кутузова было два касательных открытых непроникающих черепно-мозговых ранения, но без нарушения целостности твердой мозговой оболочки. «Виновник» трагедии принц де Линь написал австрийскому императору Иосифу II: «Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня или завтра он скончается».

Между прочим, оперировавший Кутузова знаменитый военный хирург Массо бросил пророческие слова: «Видно, судьба готовит Кутузова к чему-то великому, если он остался жив после двух таких тяжелых ранений в голову, по всем правилам медицины — смертельных!» Вот только головные боли из-за повышенного внутричерепного давления будут преследовать героя почти постоянно.

Несмотря на то что врачи считали рану смертельной, пуля не задела мозг, и Кутузов за полгода (гораздо быстрее, чем после первого ранения) выздоровел и даже сумел встать в строй, хотя и окончательно ослеп на правый глаз. Узнав об очередном тяжелейшем ранении генерала, императрица не единожды справлялась в письмах к Потемкину о здоровье Михаила Илларионовича и наказала держать ее в курсе ситуации. Проведать и поддержать тяжело раненного мужа приехала супруга Михаила Илларионовича Екатерина Ильинична. Хоть и не надолго, но семья оказалась в сборе. За «косвенное участие» во взятии Очакова Кутузов получил орден Св. Анны, причем сразу 1-й, высшей степени.

Оправившийся Кутузов командует кавалерийским отрядом («летучим корпусом» казаков) под Аккерманом, Каушанами и Бендерами; ставит армейскую разведку «на широкую ногу»; полнота и достоверность информации о противнике, поставляемой Кутузовым, удивляет командующего, и генерала награждают орденом Св. Александра Невского. Наконец, Кутузов участвует в штурме Измаила. 11 декабря 1790 г. Кутузову выпал один из самых хорошо защищенных участков крепостной стены — район Килийских ворот. Командуя 6-й штурмовой колонной (3 батальона Бугского корпуса, 2 батальона Херсонского гренадерского полка и тысяча казаков), он получил высокую оценку от самого Суворова: «Он шел у меня на левом крыле, но был правою моею рукою». Кутузовские гренадеры и егеря дважды врывались на крепостной вал, и турки сбрасывали их вниз, в ров. Кутузов даже известил Суворова о невозможности идти дальше: уже выбиты почти все офицеры, шедшие впереди штурмующих. В ответ он получил неожиданный приказ: «Скажите Кутузову, что я назначаю его комендантом Измаила и уже послал в Петербург известие о покорении крепости!» Пришлось Кутузову лично взять знамя и бросить впереди своих остановившихся солдат на измаильскую твердыню. Несмотря на большие потери, кутузовцы сумели проникнуть в крепость.

В кровавом штурме Измаила армии обеих сторон явили чудеса храбрости и героизма. «Не было крепче крепости, ни отчаяннее обороны», — признался потом Суворов, многозначительно добавив, что на такой штурм можно отважиться только один раз в жизни. Кутузов был глубоко расстроен потерями: «Кого в лагере ни спрошу, либо умер, либо умирает... Живых офицеров почти не осталось», — писал он. Из 650 офицеров выбыло две трети, они шли впереди штурмовых колонн.

Суворов подтвердил назначение Кутузова следующими словами: «Кутузов знает Суворова, а Суворов знает Кутузова. Если бы не взяли Измаил, Суворов умер бы под его стенами, и Кутузов тоже». В марте 1791 г. императрица произвела Кутузова в генерал-поручики и наградила орденом Св. Георгия 3-й степени.

Кстати, именно Кутузов отстоял взятую Суворовым дорогой ценой крепость Измаил, отразив внезапный штурм турок в июне 1791 г.

Лично возглавляя вверенные ему войска, 4 июня 1791 г. внезапным ударом Кутузов опрокидывает 23-тысячный турецкий авангард (15 тыс. турок и 8 тыс. татар) у Бабадаги. За это «знатное дело» его награждают орденом Св. Александра Невского. Затем Михаил Илларионович с блеском проявляет свой полководческий талант в битве под Мачином. Так получилось, что именно это сражение стало финалом войны. Тогда 30 тыс. русских под началом князя Н. В. Репнина встретились с 80 тыс. турок во главе с визирем Юсуф-Пашой.

Решающую роль в этом сражении сыграли 12 батальонов пехоты и 11 эскадронов конницы при 24 орудиях под командованием Кутузова. Совершив 25-километровый марш по труднопроходимой болотистой местности, они заняли высоты на левом фланге армии Репнина. Искусно маневрируя, Кутузов отражал бешеные атаки сильно превосходившей турецкой конницы и пехоты, а затем, дождавшись, когда его собственная кавалерия сумела выйти в тыл врагу, и сам перешел в контрнаступление, разя неприятеля картечью и штыками. Одну за другой его солдаты занимали высоты, и, когда достигли той, которая господствует над Мачинской долиной, неприятель обратился в бегство, преследуемый русской легкой кавалерией. Против 141 убитого русского турецкий урон был более чем серьезным: 4 тыс. Н. В. Репнин в донесении императрице высоко оценил действия Кутузова: «Расторопность и сообразительность генерала Кутузова превосходят всякую мою похвалу».

Кстати, по окончании войны с турками Екатерина II наградила Кутузова орденом Св. Георгия 2-й степени. Это уже была боевая награда полководческого уровня. Кутузов уже популярен в войсках! О нем много говорят в обеих российских столицах. И даже его связи с масонами — кругом наследника Павла Петровича — не портили отношения императрицы.

В 1792 г. под началом генерал-аншефа М. В. Каховского, командуя 23,5-тысячным корпусом (20 батальонов пехоты, 30 эскадронов кавалерии и 6 казачьих полков или около 15 тыс. пехоты и свыше 10 тыс. кавалерии), Кутузов снова оказался в Польше. За отличное проведение кампании ему жалуют имение Горошки в Волынской губернии (свыше 2,5 тыс. душ).

Только после того, как все войны заканчиваются, для Кутузова наступает период гражданской службы: в июне 1793 г. он был послан в Константинополь для переговоров с турками о мире. Никто не ожидал, что боевой генерал справится с дипломатическими тонкостями. Но широкий кругозор, тонкий ум, редкий такт, особое умение «из всякого свинства вырезать хороший кусок ветчины» и, конечно, хитроумие позволили Кутузову справиться с задачей. Он с блеском выходит из непростых ситуаций, умело играя на противоречиях среди окружения султана, добивается исключительно выгодных условий для России, разрушая все происки многочисленных недругов российской империи — от Франции до Швеции и Англии. Именно ему пришлось расстраивать планы Парижа по созданию «пятерного союза»: Франции, Турции, Швеции, Дании и Польши против России. Кутузову принадлежит ключевая фраза в характеристике внешнеполитического курса Франции XVIII в.: «Кажется, Оттоманская империя предназначена только служить флюгером Франции». О своей работе дипломата Кутузов писал: «Дипломатическая карьера сколь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно».

Между прочим, ходили слухи, что ради достижения искомого результата Кутузов даже рисковал жизнью. Он тайно посещал «святая святых» — султанский гарем — для переговоров с жившей там матерью султана, имевшей серьезное влияние на сына-правителя, его влиятельной сестрой и вдовствующей султаншей, матерью наследника. Чтобы попасть к ним, Михаил Илларионович не постеснялся назвать себя «евнухом русской императрицы».

В 1794 г. его назначают генерал-губернатором Казани и Вятки, а в 1795 г. — начальником закрытого военно-учебного заведения для дворянских детей от 13 до 18 лет — Сухопутного кадетского корпуса в Петербурге (по выражению Екатерины II, «рассадника воинских людей»). В разное время его возглавляли такие выдающиеся фигуры российской политики, как Б. X. Миних, В. А. Репнин, Б. Г. Юсупов, И. И. Шувалов, И. И. Бецкой. На этом посту Кутузов не только провел реорганизацию корпуса, установил строгий режим и усилил практическую направленность обучения, но часто сам читал лекции о тактике и военной истории — двум главным дисциплинам, столь необходимым для воспитания будущих офицеров. В основу обучения он ввел те тактические приемы войны, которые положительно сработали в войнах XVIII в. Кутузов на деле доказал правильность своих убеждений, воспитав множество способных офицеров, будущих героев Отечественной войны 1812 года. Одновременно с 1795 по 1799 г. Кутузов инспектировал войска в Финляндии на случай войны со Швецией.

Кстати, Екатерина II никогда не забывала о материальной стороне вознаграждения своих «орлов». В дополнение к ранее пожалованному имению Горошки в августе 1795 г. она подарила Кутузову в потомственное владение другие земли на Волыни.

Казалось, при императоре Павле I облагодетельствованный его матушкой Кутузов будет не в фаворе, но все обернулось как нельзя лучше: наш ловкий царедворец по-прежнему на коне! С 1798 г. Кутузов уже генерал от инфантерии, награжден орденами Св. Андрея Первозванного и Иоанна Иерусалимского Большого Креста. В том же году он два месяца служил послом в Пруссии и снова показал недюжинную дипломатическую изворотливость.

В 1799 г. для нашего героя начались войны с революционной Францией. Тогда командовавший русской частью англо-русского экспедиционного корпуса в Голландии генерал Иван Иванович Герман попал в плен. Кутузову надлежало принять руководство, но вступить в должность он так и не успел ввиду общей неудачи англо-русского десанта. Павел I разорвал союз с Австрией и Англией против Франции. Планы похода на Париж рухнули.

Потом Кутузов занимался доукомплектованием потрепанных полков суворовской армии после ее тяжелых походов в Италию и Швейцарию. С 1799 по 1801 г. Кутузов — генерал-губернатор Литвы. Он — один из главных кандидатов на пост главнокомандующего в случае начала крупномасштабных военных действий против Франции. Более того, 14 декабря 1800 г. его назначают командовать 75-тысячной армией, формируемой в районе Владимира-Волынского.

Отношение императора Павла I к Кутузову было неровным, впрочем, как и к любому из его окружения, но отнюдь не самым худшим. Тем не менее Михаил Илларионович не без облегчения узнал об убийстве императора в ночь с 11 на 12 марта 1801 г., предотвратившее новые войны, например абсолютно авантюрный поход в Индию, куда были брошены донские казаки атамана Платова.

Кстати, любопытный штрих! Кутузову довелось присутствовать на последних вечерах в жизни «государыни-матушки» Екатерины II и ее сына императора Павла I перед их кончиной.

Новый российский государь отменил все военные приготовления Павла. При императоре Александре I Кутузова назначили военным губернатором Петербурга, этот пост он занимал до 1802 г. Именно Михаилу Илларионовичу принадлежит честь введения «правил дорожного движения» в Петербурге, тогда относившихся к конным повозкам и экипажам. Однако Александр I остался недоволен его работой генерал-губернатора. В вину Кутузову были поставлены нехватка полицейских будочников, карточные игры среди дворянской молодежи, дуэли среди офицерства, запрещенные высочайшим указом, и т. д. Александр I уволил Михаила Илларионовича в отставку «для поправки здоровья... на год».

Следует признать, что Александр I всегда недолюбливал Кутузова и по возможности стремился держать его в стороне, но не очень далеко, чтобы иметь возможность прибегнуть к его услугам. Три года Кутузов находился не у дел, проживая в своем поместье Горошки Житомирского уезда и занимаясь его благоустройством. Все его попытки вернуться на военную службу терпели неудачи. Михаил Илларионович внимательно следил за обстановкой в Европе, где ставший императором Наполеон готовил новую большую войну.

И вот в 1805 г., когда эта война все-таки разгорелась, Кутузов снова в армии и направляется на запад, навстречу Бонапарту. Это будет их первое очное свидание, и оно сложится для острожного Михаила Илларионовича крайне неудачно. По его полководческой репутации будет нанесен болезненный удар. Впрочем, обо всем по порядку, тем более что в начале все складывалось не так уж и плохо.

Бонапарт сразу поставил себе целью нанести удар австрийцам раньше, чем они сумеют соединиться с русскими союзниками. Кутузов располагал 49 тыс. бойцов (с учетом новобранцев — 56 тыс. человек) при 327 орудиях.

Армия двигалась через всю Европу на перекладных. В каждый фургон или подводу садилось по 12 человек с полным вооружением, и столько же солдат складывали туда ранцы и шинели. Через десять верст происходила перемена: идущие усаживались в фургон или подводу, а ехавшие шли пешком налегке, лишь с оружием за плечом...

Форсированный марш привел к тому, что пехота вырвалась далеко вперед, оставив позади не только артиллерию и обозы с боеприпасами, но и кавалерию. Боевых коней берегли и не гнали так нещадно, как простых тягловых лошадок. Пришлось Кутузову распорядиться, чтобы в каждое орудие впрягали по 10 лошадей и выделяли им двойную порцию фуража.

От грязи, сырости и острых камней солдатская обувь быстро приходила в негодность. Командующий написал государю прошение пожаловать пехоте 30—40 копеек на обувку. Царь расщедрился и выдал 50 копеек.

Именно русской армии придется выдержать основную тяжесть борьбы. Впрочем, она отправилась в новый поход против французов с большим воодушевлением. Вспоминали о победах, которые суворовские чудо-богатыри совсем недавно одерживали над французами в Италии, правда, не над Бонапартом. Но Наполеон не казался тогда русской армии страшным противником. Гвардейские офицеры мечтали о скором вступлении в Париж. С Кутузовым шли такие боевые генералы суворовской выучки, как Багратион, Милорадович и Дохтуров.

Мнение известного своей осторожностью Кутузова о том, как надо вести кампанию против такого грозного противника, как Наполеон, — не дробить силы, а соединить все союзные войска в единый кулак, — в учет не принималось. Его полностью лишили инициативы, вручив уже разработанный австрийским гофкригсратом (придворным военным советом) план войны и приказали выполнять его во всех деталях.

Русская армия сумела достичь пункта своего назначения — города Браунау всего за 16 дней, пройдя по размытым дорогам Восточной Европы путь в 519 км. Скорость движения русских — чуть более 32 км в сутки — оказалась выше, чем у французов — порядка 30 км в сутки, — шедших им навстречу по хорошим западноевропейским дорогам. Как тут не вспомнить знаменитое изречение Наполеона: «Война — это расчет часов!»

Но стоило ли так спешить? Наполеон провел классическую операцию на окружение врага в Ульме. И теперь русские остались не только без союзника, но и оказались один на один с численно превосходившим почти в шесть раз противником. Наполеон написал императрице Жозефине: «Я достиг своей цели; австрийская армия уничтожена мною с помощью простых маршевых переходов. Теперь я обрушусь на русских, они обречены».

После бескровного успеха Бонапарта под Ульмом в России засомневались: «Разве Кутузову устоять против лучшего полководца Европы?» Перед командующим стояла задача сохранить после тяжелого марш-броска поредевшую 32-тысячную армию во что бы то ни стало. Дело в том, что помимо отставших и заболевших уже в походе 9 тыс. человек генерал-лейтенанта барона И. К. Розена срочно переподчинили генералу А. П. Тормасову для прикрытия южных границ России из-за угрозы новой войны с Турцией. Поэтому Кутузов, почти вчетверо уступая Бонапарту, наотрез отказался защищать Вену, как этого требовали Александр I и австрийский император Франц I.

Спасая войска, осмотрительный Кутузов был вынужден отступить по правому берегу Дуная, чтобы соединиться с остатками австрийских войск генерала Кинмайера и графа Ностица и спешившими из России 50-тысячными подкреплениями под началом генерала Ф. Ф. Буксгевдена. Следом ожидались еще 27 тыс. русских генерала Л. Л. Беннигсена из приграничной группировки.

К тому времени у Наполеона возник еще один серьезный противник. Под нажимом Александра I прусский король Фридрих Вильгельм III заключил союз с Россией и Австрией. Он вот-вот собирался отправить французскому императору ультиматум с угрозой через месяц начать военные действия.

Бонапарт спешно двинулся на Кутузова, предотвращая его возможное соединение с 170—180-тысячной прусской армией. Французские войска Мортье и Мюрата, стремительно двигаясь по разным берегам Дуная, угрожали отрезать русским пути отхода в Россию.

Неоднократно русским полкам угрожало полное окружение, но всякий раз многоопытный Кутузов, умело маневрируя, уводил их из-под удара. Солдаты шли в осеннюю непогоду по размытым дорогам, плохо одетые и голодные. Отступление облегчалось лишь тем, что на пути русских находилось немало речек (притоков Дуная), на которых можно было сдерживать натиск французов арьергардными боями. И русские генералы Милорадович, Дохтуров, Ермолов и особенно Багратион блестяще себя проявили в тяжелейших заградительных столкновениях, давая возможность главным силам уйти на восток — на соединение со спешащими из России подкреплениями.

Так, отбиваясь с помощью самоотверженных арьергардов Багратиона, «старая лисица севера», как прозвал Кутузова Наполеон, уводил от гибели русскую армию.

Вскоре под Ольмюцем русская армия соединилась с 30-, а не 50-тысячным, как предполагалось ранее, корпусом Буксгевдена и гвардией цесаревича Константина Павловича, пришедшими из России, а также с 15-тысячным австрийским отрядом. Кутузов с честью выполнил свою задачу: за 29 дней он с боями, выдерживая натиск превосходящих сил врага, прошел 417 км и избежал поражения, потеряв 6 тыс. человек.

Кстати, коллеги по ремеслу высоко оценили то, как ловко Кутузов ушел из-под носа у Бонапарта. А. П. Ермолов так выразил свое восхищение: «Сия ретирада по справедливости поставляется в числе знаменитых военных событий нынешнего времени». Кутузов не любил «больших драк», предпочитая брать маневром, и выходил в открытое поле, лишь семь раз отмерив.

Объединенная 81,5-тысячная русско-австрийская армия с 278 пушками поступила под его командование. Со дня на день ожидалось, что к союзникам могут присоединиться и прусские войска. Посол прусского короля барон фон X. Гаугвиц уже выехал в ставку с ультиматумом для Наполеона. Превосходство армии антифранцузской коалиции могло стать со временем подавляющим. Французская армия, хотя и пребывала после Ульма в состоянии морального подъема, была крайне утомлена быстрыми, изнурительными переходами, беспрерывно продолжавшимися вот уже восемь недель.

Наполеон оказался во враждебной стране, а боеспособных солдат у него осталось всего около 53 тыс. (ко дню сражения он успеет увеличить армию до 73 тыс.) при 250 орудиях. Многих пришлось оставить охранять базы, дороги и занятые города. А решающий бой еще был впереди. Наполеон, преследовавший русских до Ольмюца, остановился.

Двигаться дальше на восток было смерти подобно: французские коммуникации растянулись на 370 км. Отступление назад к Ульму стало бы признанием стратегического поражения. Бонапарт желал генерального сражения и сделал все, чтобы оно состоялось.

Прибывший в штаб русско-австрийской армии молодой император Александр I рвался в бой. Удачные оборонительные бои под Ламбахом, Кремсом, Амштеттеном, Дюренштейном, Шенграбеном и Рауссеницей подняли настроение в штабе союзных войск. Он впервые участвовал в войне и еще толком не знал, что это такое! Скрытный, капризный и невероятно обаятельный, Александр I был к тому же исключительно честолюбив. Ему очень хотелось сыграть крупную роль в Европе и стать Великим. Если Наполеон смутьян, свергает «законных» монархов, захватывает их земли, то он, Александр, будет объединителем царей, организатором их совместного отпора захватчику. И слава Наполеона-завоевателя померкнет перед славой Александра-миротворца. (Пройдут годы, и мечта российского самодержца сбудется: Бонапарт будет повержен во многом благодаря его усилиям, а он станет править бал среди европейских монархов.) Сейчас Александр I жаждал получить лавры победителя Наполеона. Расчет его был прост. В случае победы героем будет он, а в случае поражения ответит Кутузов.

Наполеон решил заманить в западню русско-австрийскую армию и навязать ей генеральное сражение до того, как подойдут дополнительные силы.

Скорее всего, Кутузов разгадал замысел французского императора и собирался искусными маневрами продолжить уклоняться от навязываемой ему битвы. Говорили, что Михаил Илларионович жаждал отступать еще дальше на восток, в Моравию, а может, и в Карпаты. Искать там подходящие позиции и маневрировать, маневрировать до тех пор, пока через Богемию не подойдут 27 тыс. Беннигсена, 13 тыс. генерал-лейтенанта И. Н. Эссена 1-го и обещанные дополнительные силы австрийцев из Италии и Швейцарии эрцгерцогов Карла (95 тыс.) и Иоанна (23 тыс.). Большой опыт Кутузова требовал терпеливо ждать, пока не вступит в войну Пруссия, и союзники не получат тройного перевеса. Кутузов рассчитывал, что противник еще больше растянет свои коммуникации и утомит войска. Только тогда в благоприятных условиях можно будет самому навязать битву.

На ехидные вопросы молодых, рвущихся в бой гвардейских офицеров: «Когда же вы, ваше превосходительство, изволите прекратить ретираду? Не соизволите ли дать Бонапарту решительный бой? Давно пора уж, а не то так и в Россию заманите врага!» — седой как лунь старик лишь хитро щурил здоровый глаз и тихо-тихо отвечал: «Чем дальше завлечем Бонапарта, тем будет он слабее и слабее. Как отдалится от своих резервов, так и погребем его кости. А пока рано еще. Может и накостылять!»

Однако император Александр I и поддерживающие его молодые придворные генералы Долгоруков, Волконский, Строганов и Ливен считали точку зрения Кутузова не просто ошибочной, а чуть ли не трусливой. Этим молодым «паркетным» забиякам казалось, что победа близка! Им вторил цесаревич Константин Павлович. Будучи вспыльчивым и несдержанным, он откровенно нахамил Кутузову, заявив, «что тот со страху говорит вздор». В Михаиле Илларионовиче возобладал царедворец, и он не стал возражать амбициозному императору. Было принято пагубное решение атаковать неприятеля. Наполеону только этого и надо было!

Как бы иллюстрируя один из самых важных своих полководческих принципов — «все искусство войны состоит в хорошо продуманной, крайне осмотрительной обороне, за которой следует стремительная и дерзкая атака», — намеренно обороняясь на флангах только третью своей армии, Бонапарт решил наступать в центре, на четырехкилометровом участке Праценских высот, чтобы лобовым ударом прорвать и разгромить центр союзников, выйти им в тыл и разгромить рассеченные надвое войска противника порознь. Аустерлиц стал непревзойденным шедевром военного искусства Наполеона: никогда более ему не удастся с таким блеском разгромить численно превосходящего врага.

Кутузова от руководства армией отстранили. Старик долго был в опале и, с трудом вернувшись в действующую армию, не стал категорически возражать государю. К тому же кутузовский план отступления в поисках лучших условий для разгрома врага уже был отклонен. На последнем военном совете, состоявшемся глубокой ночью в Кржижановице, старый полководец хранил молчание и дремал. (По крайней мере, так повествует нам свидетель и участник тех событий генерал А.Ф. Ланжерон.) Кутузов явно покорился обстоятельствам и остался простым зрителем трагических событий. Его слабость, не позволившая высказать всю правду в глаза государю, дорого обошлась русской армии и отразилась на безупречном дотоле полководческом реноме старика. Если он лично и не проиграл битву, то дал ее проиграть.

Хуже того, Кутузов слишком быстро выключился из игры на поле боя, как только стало ясно, что позора не избежать, и с полудня было неизвестно, где находится командующий. Кутузов так и не организовал отступления, и приказ к отходу пришлось отдавать самому императору. Михаил Илларионович появился в расположении армии только, когда она достигла венгерской границы в городе Голич. Тогда Александр I отправился в Россию, а Кутузову было поручено отводить остатки армии на зимние квартиры.

Кстати, до сих пор нет единого мнения относительно поведения Кутузова накануне Аустерлицкого сражения. Одни историки настаивают на том, что Михаил Илларионович отнюдь не безмолвствовал, когда принималось решение: давать Бонапарту генеральное сражение. Он «тщетно предостерегал» от поспешности и даже «требовал» продолжить отход. Другие склонны считать, что Кутузов предпочел действовать по принципу «плетью обуха не перешибешь» — избрал позицию бесправного главнокомандующего в присутствии самого императора.

Говорили, что за несколько часов до роковой битвы Кутузов все же предпринял последнюю попытку исправить ошибку. Он даже попросил близкого к царю обер-гофмаршала Н. А. Толстого отговорить Александра I от сражения, которое наверняка будет проиграно. Но не менее хитрый царедворец Толстой отвечал: «Мое дело — соусы и жаркое; а ваше дело — война, вот и занимайтесь же ею».

Полководческий гений Наполеона победил самонадеянность монархов-союзников. Ловким тактическим ходом, перейдя от обороны к наступлению, Бонапарт выиграл битву, а вместе с ней и целую кампанию. Сам Наполеон называл победу при Аустерлице «солнцем» своей полководческой биографии: «Я дал двадцать подобных сражений, но не было другого, в котором победитель определился столь быстро, а шансы сторон были столь несоразмерны».

Союзная армия была разгромлена: по русским данным, она потеряла 155 орудий, 30 знамен, почти 15 тыс. убитыми и ранеными и 12 тыс. пленными, в том числе 8 генералов. По французским подсчетам — 11 тыс. русских и 4 тыс. австрийцев. Удивительное мужество русских солдат придало битве невиданное до того ожесточение. Оценивая высокий уровень российских войск, Наполеон позднее писал: «Русская армия 1805 г. была лучшей из всех выставленных когда-либо против меня. Под Аустерлицем русские показали более мужества, нежели в других битвах со мной, более даже, нежели под Бородином».

В России о поражении под Аустерлицем, вызвавшем серьезное недовольство в обществе, запрещалось писать. Александр I свалил все на Кутузова: «Я был еще очень молод и неопытен, и Кутузов должен был удержать меня от сражения». Тем не менее в 1806 г. он наградил Кутузова орденом Св. Владимира 1-й степени за искусную ретираду от Браунау до Ольмюца и понесенные при этом малые потери. Спустя много лет Александр I пойдет еще дальше и скажет: «Забудем это несчастное Аустерлицкое сражение. Мы все, я первый, сделали там много ошибок».

В 1812 г., когда русская армия под его началом уже гнала Великую армию Наполеона из России, Кутузову попалось на глаза захваченное у французов знамя с горделивой надписью «За победу при Аустерлице». Старик изрек: «Я не виноват в Аустерлицком сражении». А своей жене он уже после поражения под Аустерлицем написал: «Могу тебе сказать в утешение, что я себя не обвиняю ни в чем, хотя я к себе очень строг». Когда во время Русско-турецкой войны 1806—1812 гг. он наблюдал, как из 8 тыс. русских солдат, брошенных на штурм крепости Браилов, 5 тыс. уже погибли, и старик фельдмаршал А. А. Прозоровский едва не плакал, то Михаил Илларионович философски констатировал: «Не такие беды бывали со мной, я проиграл Аустерлицкое сражение, решившее участь Европы, да не плакал».

Так или иначе, но фиаско под Аустерлицем породило недоверие к Кутузову. Он оказался заложником своей дипломатичности царедворца. Отныне с именем Кутузова у императора всегда ассоциировалась одна из самых больших военных неудач, а сам генерал попал в опалу и пребывал вдали от столицы.

Кстати, оказавшись не у дел в ходе следующей войны с Бонапартом в 1806—1807 гг., Кутузов очень точно подметил непростительный промах командовавшего русской армией пол Прейсиш-Эйлау генерала Л. Л. Беннигсена. После ничейного исхода побоища он первым отошел с поля боя к Кенигсбергу, тем самым дав Наполеону «юридическое» право объявить Эйлау своей победой или как очень емко и ехидно выразился его министр иностранных дел Талейран: «Это сражение, которое мы немного выиграли!»

И все же после двухлетней опалы — генерал-губернаторства в Киеве — опыт Кутузова пригодился во время новой Русско-турецкой войны. Турция рассчитывала отвоевать у России Северное Причерноморье и Крым. Тем более, что Бонапарт пообещал султану Селиму III всевозможную помощь: французских инструкторов и советников и даже 25-тысячный корпус.

И вот Кутузов снова на фронте. Здесь он оказывается под началом у хорошо знакомого ему 77-летнего главнокомандующего генерал-фельдмаршала Александра Александровича Прозоровского. Кутузов и Прозоровский по-разному смотрели на ведение войны с Турцией. Первый считал необходимым энергичное наступление, не распыляя сил на осаду крепостей. Второй, наоборот, полагал, что победы можно достичь, только взяв все вражеские крепости. Но после преждевременного и неудачного штурма Браилова Прозоровский удалил Кутузова из армии. По крайней мере, так посчитал сам Михаил Илларионович. Престарелый Прозоровский отнюдь не рвался в бой, а устранился от дел, но ревниво посматривал в сторону Кутузова, к которому зачастили, минуя одряхлевшего главнокомандующего, высшие офицеры. Александр Александрович не без оснований заподозрил тонкую интригу со стороны своего «почти ученика» и убрал его с глаз подальше. Михаила Илларионовича снова ждала почетная ссылка: назначение генерал-губернатором Вильно.

Между тем, готовясь к очередной, уже третьей по счету, войне с Наполеоном, император Александр I постепенно забирал из противостоявшей туркам Молдавской армии дивизию за дивизией, перебрасывая их на западное направление. Ослабленной русской армии предстояло решить трудную задачу: поскорее добиться выгодного мира, дабы во всеоружии встретить врага. «Гроза 1812 года» уже маячила на горизонте.

Но война с Турцией затягивалась: сменивший умершего 9 августа 1809 г. Прозоровского Багратион по ряду причин не справляется с поставленной задачей победоносно «закруглить войну» в кратчайшие сроки. Кутузов, досконально знавший как врага, так и театр военных действий, в марте 1811 г. (после смерти Н. М. Каменского 2-го) стал новым командующим. По спискам вверенная ему армия насчитывала 44 632 человека, но на самом деле налицо был некомплект. И все же Михаилу Илларионовичу удалось навязать туркам новые приемы борьбы, отличные от тех, что применялись в первые годы затянувшегося противоборства. Кутузов, тщательно изучивший султанскую армию еще в бытность свою послом России в Стамбуле, разумно посчитал, что победить Оттоманскую Порту путем овладения ее территориями и крепостями нельзя. «Крепости берут не солдаты, а терпение и время! Ни того, ни другого у нас сейчас нет! Будем действовать иначе! Следует разгромить главную вражескую армию», — сказал он на военном совете. Более того, весь старый опыт боев с турками убеждал Кутузова, что опасны только первые особенно стремительные атаки их многочисленной конницы. Если отразить их, турки потеряют решительность.

Проверенных, боевых генералов «суворовской закалки» Багратиона и Каменского-младшего уже нет в армии, и на первые роли Кутузов выдвинул знакомых ему по войне с Наполеоном в 1805 г. опытных генерал-лейтенантов А. Ф. Ланжерона и П. К. Эссена 3-го. И вот, имея всего лишь 15 тыс. солдат с 114 орудиями против 60 тыс. турок при 78 пушках, он разбивает неприятеля под Рущуком. В ходе яростных атак на русские пехотные каре отборная турецкая конница понесла такие потери, что армии врага пришлось 10 верст беспрерывно отступать. Несмотря на огромное неравенство в силах (в кавалерии у турок было подавляющее превосходство), умелая расстановка войск, твердость пехотных каре, высокое огневое искусство артиллеристов и меткость егерей принесли Кутузову полную победу. Личная смелость старого полководца поражала всех. Более получаса он спокойно стоял под беспрерывным обстрелом вражеских батарей. Ядра падали вокруг него, словно спелые яблоки с деревьев, а он лишь посмеивался: «Это любезные посылочки моего старого друга Ахмет-паши! Я не могу уйти, пока он не пришлет мне их все до одной!»

Сражение под Рущуком оказалось первым крупным полевым сражением за пять лет войны! Потери турок составили не менее 4 тыс. человек. Тогда как урон победителей не превысил 500 человек. За Рущук император наградил Михаила Илларионовича своим миниатюрным портретом, который полагалось носить посреди всех орденов. На этой громкой победе Кутузов не успокоился. Отдавая себе отчет, что успешно преследовать и воевать с турками вдоль Дуная на огромном фронте бесперспективно, Кутузов предпочел столь любимое им сложное маневрирование.

Кстати, коллеги Михаила Илларионовича по кровавому ремеслу зачастую обвиняли его в нерешительности и даже трусости. На самом деле предельно осторожный Кутузов никогда не был увлекающимся полководцем. Он стремился математически точно взвесить все плюсы и минусы ситуации и своими последующими действиями старался дезориентировать врага, чтобы потом взять его с минимальными потерями. Для Кутузова главным на войне был результат всей кампании, а не эффектно выигранное сражение.

За уничтожение 40-тысячной турецкой армии под Слободзеей в конце октября 1811 г. Кутузов был пожалован графским титулом. Это сражение вынудило турецкого султана запросить мира. Но подписание договора затягивалось. Потерявший терпение Александр I уже направил на замену «ленивого» Михаила Илларионовича адмирала П. В. Чичагова, чтобы ускорить заключение мира с турками на любых условиях. Но Кутузов, ловко играя на противоречиях между Турцией и Францией, все же добился невозможного. 5 мая он сумел подписать с турецкой делегацией предварительные условия мира, а 16 мая, пока прибывший в Бухарест Чичагов принимал у него дела, успел окончательно завершить войну миром. Это произошло за 27 дней до нападения Наполеона на Россию.

Кстати, рассказывали, что якобы Кутузов был в приятельских отношениях с турецким главнокомандующим Ахмет-пашой еще со времен посольства в Константинополе. Поэтому он сумел договориться со старым знакомым. Для остатков турецкой армии вроде бы был оставлен «золотой мост», чтобы Ахмет-паша мог выскользнуть из окружения. Находясь в окружении, по турецким законам он не имел права вести мирные переговоры.

Добившись подписания Бухарестского мира, Кутузов не только сорвал коварный замысел Бонапарта по созданию широкой антирусской коалиции, но и высвободил 50-тысячную армию накануне новой, более страшной войны. Емко и лаконично высказался по этому поводу известный советский историк Е. В. Тарле «Кутузов-дипломат нанес Наполеону в 1812 году тяжкий удар еще раньше, чем Кутузов-военачальник».

Между прочим, согласно воспоминаниям современников, Наполеон, узнав о подписании Бухарестского мира, грязно выругался. А наиболее дальновидные лица из окружения французского императора задумались о последствиях грядущего похода.

Сам же «виновник» наполеоновского гнева был отозван из армии, назначен членом Государственного совета, получил титул светлейшего князя, но расположение императора так и не снискал. Когда началась война 1812 г., ему поручили заниматься организацией обороны Санкт-Петербурга. 16 июля 1812 г. дворянство Московской губернии избрало его начальником губернского ополчения. Не зная об этом, на другой день дворянство Санкт-Петербургской губернии также избрало его начальником губернского ополчения, на что он дал согласие. Официально Кутузов исполнял обязанности командующего войсками в Петербурге и Финляндии.

После оставления Смоленска — «ключа к Москве», как говорили современники, — положение командовавшего объединенной русской армией Барклая-де-Толли сильно покачнулось. Недовольство в армии и в обществе росло не по дням, а по часам. Среди офицерства и особенно генералитета все громче звучали голоса, требующие немедленной смены командующего.

5 августа Александр I по настоятельному требованию практически всего своего окружения и в связи с очень тяжелой ситуацией (до Москвы оставалось около 150 км) согласился рассмотреть список кандидатов на пост нового главнокомандующего.

Считается, что претендентов могло быть несколько: Беннигсен, Дохтуров, Тормасов, Багратион, Кутузов и даже опальный убийца его отца граф П. А. Пален. Только после тяжкого трехдневного раздумья император все же назначил «виновника» Аустерлицкого фиаско.

Как подметил А. С. Пушкин, русское происхождение Михаила Илларионовича сделало его более подходящим человеком на роль главнокомандующего в час народных испытаний, когда все иностранцы казались подозрительными. Выражая общие чувства, поэт позднее написал:

 

... Когда народной веры глас

Воззвал к святой твоей седине:

«Иди, спасай!» Ты встал — и спас...

 

«О, эта старая лисица севера», — многозначительно сказал Наполеон своему начальнику штаба Бертье, узнав о назначении Кутузова. Бонапарт знал, что говорил: в 1805 г. он уже сполна познал полководческую манеру русского командующего. Безусловно, проиграв тогда Кутузову в стратегическом маневрировании и упустив его армию, он все же сумел разбить превосходившие французов союзные русско-австрийские войска. «Постараюсь доказать великому полководцу, что он не ошибся», — скромно промолвил Кутузов, узнав о реплике Наполеона.

Перед отъездом в армию один из молодых родственников Кутузова наивно спросил: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить самого Наполеона?» — «Разбить? Нет! А обмануть надеюсь!»

В день отъезда полководец прибыл на молебен в Казанский собор Санкт-Петербурга. Всю службу он прослушал стоя на коленях. Выходя, Кутузов обратился ко всем со словами: «Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело». Народ, сопровождавший карету, величал его «спасителем России».

Среди генералов не было единства по поводу кутузовского назначения. Они прекрасно знали, как умеет Михаил Илларионович держать нос по ветру. Так после объединения армии с Молдавской армией адмирала Чичагова обсуждался вопрос о том, кого поставить во главе артиллерии. Кутузов уверенно заявил, что лучше генерала Резвого (чья артиллерия отличилась при Прейсиш-Эйлау) никого нет: «Человек умный, опытный и знает это дело лучше всех». Но только-только он успел это произнести, как приехал от государя Аракчеев и заявил, что самой достойной кандидатурой Александр I считает Ермолова. Кутузов тут же закивал головой и, указывая на собеседников, сообщил, что они только что говорили именно о Ермолове и он сам хотел просить императора назначить именно Алексея Петровича. Ведь это — лучший выбор! Ну чем не «старая лисица севера»?

Для Наполеона смена хоть и обрусевшего, но все же иностранца Барклая-де-Толли на истинного «русака» Кутузова была сигналом, что противник решился наконец на генеральное сражение. Эта новость, которую он получил от пленного казака, доставила ему нескрываемое удовлетворение: «Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление!» — оживленно говорил Бонапарт, радостно потирая руки. «Кутузов даст генеральное сражение, чтобы успокоить дворянство, и через две недели император Александр окажется без столицы и без армии!» — продолжал он. Казалось, его ставка на победу в генеральном сражении вот-вот оправдается.

Еще не успели высохнуть чернила на царском приказе по армии, а среди солдат уже радостно зашелестело: «Едет Кутузов бить французов!» Облегченно вздохнули младшие офицеры. Они чтили былую храбрость Кутузова. Кончился период разногласий. Все ожидали, что французов остановят и не допустят к Москве, до которой было уже рукой подать. 21 августа Кутузов прибыл к армии, в район села Царево-Займище. Здесь Барклай сдал ему армию. И Барклай, и Кутузов прекрасно понимали, что битва нужна прежде всего Наполеону, поскольку каждый новый шаг на восток отдалял его войска от тылов в Польше и Германии и приближал к гибели. Но и дальше отступать уже было нельзя: «ключ» от Москвы — Смоленск («Кто в Смоленске — тот в Москве»!) уже был сдан. «Как бы то ни было, — писал Кутузов Александру I, — Москву защищать должно». Древняя столица, центр духовной культуры народа, Москва была дорога каждому воину. Генеральное сражение с французами, излишнее стратегически, было морально и политически неизбежно: ведь на этом условии Кутузов и получил верховное командование. Он принял решение дать большое сражение не только для успокоения раздосадованной постоянным отступлением армии, разгневанного неудачами общества и давно нелюбившего его царя, но и для изматывания противника. Не желая рисковать, Кутузов избрал сугубо оборонительный вариант грядущей генеральной битвы. А потом по-своему продолжил начатую Барклаем игру в отступление и оказался прав.

Между прочим, несмотря на давние неприязненные отношения с Барклаем, Кутузов, один из очень немногих, кто тогда пусть только мысленно, но бесспорно оценил заслуги прежнего командующего, сумевшего сохранить армию.

И Барклай, и Кутузов прекрасно понимали, что битва нужна прежде всего Наполеону, поскольку каждый новый шаг на восток отдалял его войска от тылов в Польше и Германии и приближал к гибели. Но и дальше отступать уже было нельзя: «ключ» от Москвы — Смоленск («Кто в Смоленске — тот в Москве»!) уже был сдан. «Как бы то ни было, — писал Кутузов Александру I, — Москву защищать должно». Древняя столица, центр духовной культуры народа, Москва была дорога каждому воину. Генеральное сражение с французами, излишнее стратегически, было морально и политически неизбежно: ведь на этом условии Кутузов и получил верховное командование. Он принял решение дать большое сражение не только для успокоения раздосадованной постоянным отступлением армии, разгневанного неудачами общества и давно нелюбившего его царя, но и для изматывания противника. Не желая рисковать, Кутузов избрал сугубо оборонительный вариант грядущей генеральной битвы. А потом по-своему продолжил начатую Барклаем игру в отступление и оказался прав.

В Царевом Займище русские войска, где каждый шестой был новобранец, насчитывали 95 734 человека и 605 орудий. Разведка доносила, что у Наполеона в строю от 156 до 165 тыс. человек, причем это были отборные силы: от русской границы до Москвы смогли с тяжелыми авангардными боями дойти лишь самые крепкие, выносливые и опытные. Учитывая такое численное превосходство и то, что выбранная Барклаем позиция у Царева-Займища в целом не устроила Кутузова (в тылу текла речка с болотистыми берегами, исключающая маневрирование и переброску резервов), он устроил беглый смотр армии. Восторженно встретивших его солдат почетного караула старик приветствовал нарочито бодро: «С такими орлами да отступать!» — и отдал приказ о... продолжении отступления. Он двигался навстречу ополчению и резервам — особому корпусу в 31 тыс. человек, ведомому Милорадовичем.

Позиция у деревни Ивашково тоже оказалась неприемлемой. Эту и предыдущую новый главнокомандующий забраковывал скорее всего потому, что не хотел драться в местах, выбранных не им самим. Утром 29 августа армия отошла к Колоцкому монастырю, где предполагалось дать генеральное сражение. Но Кутузов, внимательно осмотрев позицию, опять не счел ее оптимальной: она была слишком велика для русской армии и к тому же ее правый фланг очень сильно возвышался над местностью. Если бы он был захвачен, то пришлось бы отступать по очень тесной и густозаселенной равнине. Да и времени для подготовки к оборонительному бою именно здесь было слишком мало, и Кутузов отдал приказ отойти еще восточнее. «Я немного отступил без боя, это для того, чтобы укрепиться как можно больше», — писал тогда Кутузов. Но именно в эти дни его постигло серьезное разочарование: корпус Милорадовича насчитывал вдвое меньше, чем ожидалось, — всего 15 тыс. человек. А на подошедшие семитысячное московское ополчение генерала И. И. Маркова и трехтысячное ополчение из Смоленска генерала Н. П. Лебедева надежд было еще меньше: это были вооруженные пиками и топорами, необученные люди. На большее Кутузов рассчитывать не смел: Александр I наложил свое царское вето на казаков князя Л. И. Лобанова-Ростовского и пехоту генерала А. А. Клейнмихеля, которые прикрывали Петербург. И все же в 110 верстах от Москвы, когда силы сторон почти сравнялись, близ села Бородино русская армия остановилась.

Именно здесь разыгралось одно из крупнейших в русской истории сражений, во многом предопределившее исход войны. Если в России оно известно как Бородинское, то во Франции его называют Битва под Москвой или даже Москворецкая битва.

Между прочим, если для России Бородино — это судьбоносное сражение, в котором решалось, устоит ли Россия, то для зарубежных исследователей оно осталось в тени других битв Наполеона. Его считают очередной победой Бонапарта, не приведшей к решительным результатам. Нечто похожее с Наполеоном уже случалось и ранее, например при Прейсиш-Эйлау или Ваграме, где он тоже понес огромные потери. Мало кто за рубежом смог заметить, какой надлом произошел в наполеоновской армии, когда ее солдатам и офицерам стало понятно, что их жертвы в Москворецкой битве напрасны.

Выбранная Кутузовым позиция прочно закрывала обе дороги, ведущие на Москву, — Новую Смоленскую, имевшую важное стратегическое значение, и Старую Смоленскую, проходившую чуть южнее.

Помня об уроках Аустерлица, лучшим исходом генерального сражения Кутузов, очевидно, считал ничейный. Поэтому он выбрал позицию, удобную для обороны. Он умело воспользовался природными особенностями Бородинского поля. Местность здесь была сильно всхолмлена и пересечена большим количеством речек и ручьев, образовавших глубокие овраги, мешавшие французской армии не только свободно маневрировать, но и разворачиваться из штурмовых колонн в линию перед решающей атакой. Тесно сбитые французские колонны станут прекрасной мишенью для русской артиллерии, выставленной на заранее оборудованных позициях. Правый фланг и отчасти центр русских войск хорошо прикрывался высоким и обрывистым берегом реки Колочи. Левый — подходил к мелкому, но густому и сильно заболоченному Утицкому лесу, что затрудняло его обход.

Позиция русской армии возвышалась над местностью и была очень удобной для артиллерии. Наступающий противник оказывался как на ладони. В глубине местность тоже была лесистой, что позволяло удачно расположить и замаскировать резервы. И хотя поле, открытое для наблюдения со стороны противника, не имело в центре и на левом фланге серьезных естественных препятствий, усиливающих оборону, все же Кутузов признал, что лучшей позиции на подходе к Москве «в сих плоских местах» уже не найти.

При этом, будучи человеком крайне осторожным, командующий явно постарался подстраховаться. Несмотря на все возражения Барклая, он дополнительно укрепил и без того сильный правый фланг. От Бородина до Маслова встали четыре корпуса и казаки Платова, а в самом Маслове были выстроены флеши с тяжелой артиллерией. Масловские флеши с их мощной батареей так и не примут участия в сражении, но их наличие не позволяло французам обойти правый фланг русских войск и перерезать отход на Можайск в случае неудачи. Ведь в нескольких километрах севернее Маслова шел Гжатский торговый тракт, который через Марфин брод выходил в тыл русской армии. Наполеон умел мастерски перебрасывать свои войска через водные преграды с заходом в тыл врагу. А ведь такие маневры были известны Кутузову «на собственной шкуре», например по войне 1805 г., где ему пришлось отступать вдоль Дуная после капитуляции австрийцев Мака под Ульмом.

Это сейчас известно, что Бонапарт пошел по двум Смоленским дорогам, Старой и Новой, а в тот момент за ним оставалось право на неожиданный маневр, и Кутузов очень опасался, что мощный (почти 25-тысячный) корпус принца Евгения Богарнэ будет направлен именно по Гжатскому тракту. Только Масловские дальнобойные пушки, простреливавшие этот тракт, могли задержать французов и дать Кутузову свернуть позицию и отойти назад.

Не меньшие проблемы вызывал и край левого фланга — так называемый Шевардинский редут, который был частью единого фронта по линии Шевардино — Маслово. Шевардино господствовало над соседними возвышенностями и играло ключевую роль в обороне. Размещение здесь дальнобойной батареи позволяло русской стороне простреливать Новую Смоленскую дорогу. Выходящие по ней на Бородинское поле французы вынуждены были либо брать Шевардино сходу, что вело к большим потерям и из-за узости атакуемого пространства никак не походило на генеральное сражение. Либо им пришлось бы сместиться севернее Новой Смоленской дороги и развертываться уже по линии Валуево — Беззубово — Логиново, что обрекало их на фронтальную атаку через реку Колочу. Развертываться же южнее, между Новой и Старой Смоленскими дорогами, для Наполеона тоже было невыгодно. Во-первых, следовало идти через широкий Утицкий лес. Во-вторых, не удалось бы использовать весьма эффективную французскую дальнобойную артиллерию. В-третьих, фронт атаки был бы максимально сужен. И наконец, в-четвертых, выстраиваться для атаки пришлось бы либо слишком далеко от линии фронта, либо уже под огнем противника.

С Шевардинского редута возможен был, хоть и на предельной дальности, но достаточно эффективный огонь по площадям, т. е. по вражеским колоннам, идущим по Новой Смоленской дороге. Итак, этот редут во многом ограничивал возможности французов. Кутузов рассчитывал вынудить Наполеона развертываться не южнее Новой Смоленской дороги, а севернее — по линии Валуево — Беззубово — Логиново. Поскольку русский полководец не исключал и возможности обходов с флангов, то уделил их укреплению много сил. Недаром в диспозиции на Бородинское сражение Кутузов написал: «На случай непредвиденного дела... несколько дорог открыто, которые сообщены будут господам главнокомандующим (имеются в виду Барклай и Багратион. — Я. Н.) и по которым армии должны будут отступать. Сей последний пункт остается единственно для сведения господ главнокомандующих». Только время покажет, что в предварительной расстановке сил Кутузов кое в чем перестраховался. Но его можно понять: над ним висел дамоклов меч крайней нежелательности поражения.

Теперь уже Наполеону предстояло найти ответ на то, как сломать планы «Старой лисицы севера». Недаром Кутузов доносил Александру I: «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине... одна из лучших, которую только на плоских местах найти можно». Глубокий заход в тыл русским был невозможен: для него требовалась большое растяжение сил и внушительное численное превосходство. Следовательно, у Наполеона оставался лишь таранный фронтальный удар.

Более четверти миллиона солдат предстояло сойтись на фронте протяженностью от 6 до 8 км. Лобовое столкновение столь огромных людских масс на таком узком пространстве обещало быть ужасным. Тем более что под Бородино Наполеон привел лучшие свои части под началом лучших маршалов и генералов, а Кутузов приказал стоять насмерть. Отличительной чертой Бородинского сражения станет невероятное упорство противников в достижении своих целей. Французы будут яростно, невзирая на потери, атаковать весь день, а русские столь же ожесточенно и бесстрашно обороняться. Как говорят в таких случаях, «найдет коса на камень»! Это будет отчаянная борьба, обрекавшая обе стороны на огромные потери. Для французов эти потери станут невосполнимыми, поскольку они находились в тысячах километров от дома.

Хотя до сих пор нет единого мнения о соотношении сил участников Бородинского сражения, но обычно считают, что численность противников к тому моменту стала примерно одинаковой: около 120 тыс. русских и около 130 тыс. французов. (При этом вместе с нестроевыми солдатами это могло выглядеть примерно так: 135—150 тыс. русских, в том числе от 112 до 127 тыс. регулярных войск, от 6 до 8 тыс. казаков и свыше 10 тыс. ополченцев против 130—145 тыс. французов.)

При примерном численном равенстве кавалерии — 28 тыс. наполеоновской конницы против 27 тыс. кавалерии русских, 9 тыс. приходились на иррегулярные войска (казаков, непригодных для атак в плотно сомкнутом строю). Зато в артиллерии у русской стороны было превосходство: от 624 до 640 пушек против 578—587, к тому же не менее трети пушек Наполеона были четырехфунтовками, которые считались малокалиберными. В результате общий вес суммарного залпа всей русской артиллерии был на четверть больше, чем могла обеспечить вся артиллерия Бонапарта. Однако французы имели преимущество: 80—85 самых тяжелых орудий Наполеона (12-фунтовые пушки и 8-фунтовые гаубицы) превосходили по огневой мощности и дальности сильнейшие орудия русских. Искусство Наполеона-артиллериста проявилось на поле боя особенно ярко.

Незадолго до начала Бородинского сражения генерал Коленкур напомнил Наполеону историческую фразу столь почитаемого им Фридриха Великого. Как известно, после того как при Цорндорфе 36 эскадронов его лихих черных гусар Зейдлица разбились о штыки русской пехоты, Фридрих II в порыве отчаяния бросил: «Русского солдата мало убить — его надо еще и повалить!» Наполеон мрачно парировал: «Ну вот, завтра я и повалю их своей артиллерией!»

Полководческий гений позволит Бонапарту создавать во всех пунктах, где он предпримет атаки, превосходство не только в людях, но и в пушках в 2—3 раза. У Кутузова же из-за гибели в самом начале сражения его начальника артиллерии генерала Кутайсова 306 орудий простояли в резерве до конца сражения. Преемника ему Кутузов так и не назначил, поэтому некому было распорядиться о переброске бездействующих орудий на атакованные участки русских позиций. Поэтому в ходе сражения французская артиллерия и выпустит в полтора-два раза больше снарядов, чем русская.

Обойдя Коновницына у Колоцкого монастыря и подойдя во второй половине дня к Бородинскому полю на возвышенности у деревни Валуево, Наполеон без детальной рекогносцировки сразу понял: не взяв Шевардино, он не сможет удобно развернуть все свои войска. Бонапарт не стал поворачивать влево, чтобы выйти на Бородинское поле севернее Новой Смоленской дороги, как на то рассчитывал Кутузов, а предпочел сходу захватить помеху: выдававшийся вперед Шевардинский редут — недостроенное, замкнутое пятиугольное укрепление, состоявшее из рва глубиной около 2 м и шириной 3—5 м и насыпанного за ним вала до 2 м высотой. Если бы французам удалось взять его с ходу, весь левый фланг русских оказался бы открытым. Тогда Наполеон быстрым броском опрокинул бы левый фланг русской армии и выиграл битву.

Но и Кутузов знал об этом и приказал начать строительство флешей — стреловидных укреплений из земли и фашин на холмах позади Шевардина, южнее и западнее деревни Семеновское для прикрытия Новой Смоленской дороги на Москву. Строительство трех Семеновских флешей только начиналось, а 24 августа пехота Морана, Фриана и Компана (отборные дивизии из образцового 1-го корпуса Даву — лучше по составу была только гвардия) поэшелонно вместе с поляками Понятовского, кавалерией Нансути и Монбрена при поддержке 180—186 орудий уже атаковали с трех сторон Шевардинский редут. Не менее 35 тыс. пехоты и кавалерии обрушились с трех сторон на 11—12 тыс. русских солдат (8 тыс. пехоты и 4 тыс. конницы) при 36—46 пушках во главе с суворовским племянником генерал-лейтенантом А. И. Горчаковым 2-м.

При Бородине его солдатам следовало держаться до тех пор, пока не закончится строительство Семеновских флешей и Курганной батареи. И хотя пролог Бородинского сражения — бой за Шевардино завершился не в пользу русских, но отчаянное сопротивление их защитников позволило Кутузову выиграть время для продолжения возведения Семеновских флешей и уточнить возможное направление главного удара врага. Выяснилось, что Масловские флеши вряд ли понадобятся. Резко возросло значение Старой Смоленской дороги, по которой не исключалась попытка охватывающего обходного маневра. Весь центр сражения смешался к югу, а главный удар враг явно готовился обрушить на Семеновские флеши.

Решившись на нестандартный и весьма рискованный ход — на виду у главных сил неприятеля взять его фланговый редут сходу — и добившись этого, Бонапарт показал, что мгновенно принимает оптимальные решения. У врага в руках оказалась исходная позиция с господствующей высотой. Теперь ему уже не надо было идти во фронтальную атаку по линии Валуево — Беззубово — Логиново на укрепленные позиции русских, опиравшихся на сильную естественную преграду в виде реки Колоча, имевшей русло с обрывистыми и труднодоступными берегами. Не пожелав играть по правилам, навязываемым плотно севшим в оборону противником, он рискнул и в результате мог выгоднее развернуть все свои войска и правильно оценить реальные возможности противника.

Весь ход Шевардинского боя Кутузов, одетый в простой сюртук и фуражку, молча наблюдал, сидя на складной деревянной скамейке. Спокойно оценив его результат, он покинул свой наблюдательный пост. Уже в ночи полководец начал перегруппировку сил, сдвигая их влево. Судьба сражения должна была решиться в завтрашнем противостоянии на поле боя.

Разрабатывая план генерального сражения, в ходе тщательнейшей рекогносцировки Наполеон колебался между двумя вариантами: глубоким обходом и лобовой фронтальной атакой. Большой любитель обходных маневров маршал Даву настойчиво советовал своему императору ночью обойти справа его собственным корпусом и корпусом Понятовского (более 56 тыс. солдат) левый фланг русской армии. Двигаясь по Старой Смоленской дороге, они должны были быстро достичь города Можайска, где сходятся дороги на Москву, и не только отрезать русским путь к столице, но загнать их в угол, образованный реками Москвой и Колочей. Но Наполеон, опасаясь, что Кутузов, узнав об этом стратегически очень опасном маневре, уклонится от генерального сражения, раздраженно бросил: «Как вы любите все обходить, Даву! Но у меня нет для столь дальнего обхода необходимого численного превосходства! К тому же при примерном численном равенстве противостоящих сторон уход с поля боя по плохо изведанной и сильно заросшей местности чуть ли не половины всех сил на неопределенное время — это крайне рискованно!» Бонапарт отказался от глубокого обхода, предпочитая лобовую атаку.

Пока войска принца Евгения Богарнэ будут совершать демонстрационную атаку на хорошо укрепленный природой правый фланг русских, Наполеон атакует главными силами более слабый левый фланг — Семеновские флеши. При этом главный удар французской армии должен был сопровождаться вспомогательными атаками в центр русской позиции, на Курганную высоту, а также наступлением польского корпуса генерала Понятовского по Старой Смоленской дороге на Утицкую высоту, где будет предпринята попытка создать угрозу тактического обхода в тыл русским. С этой целью против левого фланга и центра русских Бонапарт сосредоточил от 60 до 80 тыс. солдат и 467 пушек! Здесь собрались лучшие армейские корпуса — I-й Даву и III-й Нея — полнее всего укомплектованные.

В резерве императора оставались самый слабый, как по численности, так и по качеству из всех корпусов генерала Жюно, отборная дивизия генерала Фриана, интернациональная по своему составу кавалерия Мюрата (почти 20 тыс. всадников) и обе гвардии. Молодая (7 тыс. пехотинцев и 28 орудий) и своего рода неприкосновенный запас — Старая (6120 пехотинцев и 32 орудия).

Кстати, позже военные теоретики сильно критиковали Наполеона за то, как он спланировал Бородинскую битву, и особенно сильно ему досталось за то, как он ее провел. Считалось, что следовало бы уделить больше внимания возможности тактического обхода русского левого фланга. Еще больше нареканий вызвало руководство войсками в ходе сражения.

Кутузов же учел обе возможности наполеоновского плана нападения на русскую позицию: и обход, и фронтальную атаку. На правом фланге и в центре он разместил большую часть своих войск, в том числе 204 пушки под общим началом Барклая-де-Толли. Располагая их так, он стремился заставить Наполеона атаковать в лоб на узком трехкилометровом пространстве своего более слабого левого фланга, где местность затрудняла возможность быстрого флангового маневра. В случае серьезной угрозы для этого крыла Кутузов надеялся использовать армию Барклая как резерв и перебрасывать ее в нужном направлении. С этой целью он приказал построить мосты, переходы через ручьи и овраги. Однако в ходе сражения это получалось не всегда. К тому же, занимая удобную оборонительную позицию, укрепленную двумя мощными батареями, правофланговые 30-тысячные войска Милорадовича, Багговута и Остермана-Толстого наступать сами не могли, так как перед ними находилась сильно пересеченная местность, но, будучи плотно построенными, они окажутся под прицельным массированным огнем превосходно действовавшей в ходе всего сражения французской артиллерии.

Господствующую над полем Курганную высоту, превращенную саперами в 18-пушечный люнет (незакрытый сзади 130-метровый редут), занял пехотный корпус генерала Раевского. С фронта его защищали несколько рядов «волчьих ям». Центром командовал Дохтуров. Позади него в резерве стояли гвардейская гренадерская и кирасирская дивизии, а также главный артиллерийский резерв.

В целом боевой порядок русской армии, предполагавший эшелонированную оборону, был весьма глубок (от 3 до 5 км), что обеспечивало его устойчивость и позволяло маневрировать резервами на поле боя. Таким образом, кутузовская диспозиция позволяла упорно защищаться весьма ограниченными силами, вовремя подтягивая резервы, и нанести врагу максимальные потери. Кутузовский штаб размещался в деревне Татариново, а сам русский главнокомандующий во время сражения располагался на правом фланге — в Горках. Наполеон руководил боем из Шевардино.

Бородинское сражение началось рано утром 26 августа (7 сентября) с атаки французов на правый фланг русской армии, где, пользуясь туманом, пехотинцы из дивизий Дельзона и Брусье заняли Бородино. Затем на плечах отступавших русских они попытались прорваться за Колочу, но получили такой отпор, что откатились назад и закрепились в деревне. На юго-западную окраину Бородина французы выкатили пушки для флангового обстрела Курганной батареи Раевского. И сразу после этого центр сражения был перенесен на левый фланг русских. Больше до конца битвы французы уже здесь активно не атаковали. Это не прошло незамеченным, и вскоре русские начали переброску своих правофланговых войск на левый фланг.

По мере втягивания все больших сил французов в сражение на левом крыле русской позиции, а затем и в центре, угроза глубокого обхода правого крыла уменьшалась, и Кутузов мог смелее переводить свои силы с правого фланга. В то же время четыре русских егерских полка, стоявшие на правом крыле самыми крайними, так и остались не востребованными. Возможно, в суматохе боя о них просто забыли. В течение нескольких часов Наполеон огромными силами (сначала — 16 тыс. пехоты и 100 орудий, затем — 30 тыс. пехоты и 160 орудий, потом — более 45 тыс. пехоты и 250 орудий, и наконец — 382 орудия) будет неоднократно атаковать Семеновские флеши, много раз переходившие из рук в руки. Несмотря на серьезный численный перевес французов, 15 (затем — 18) тысяч русских воинов при 164 (потом — 396) пушках держались стойко.

Со времени изобретения пороха это было самое страшное артиллерийское сражение: сосредоточенные у флешей друг против друга 396 русских и 382 французских орудий вели непрерывный огонь. Сплошной адский грохот в воздухе сопровождался сущим адом на земле! На полуторакилометровой полосе Семеновских флешей не было места, куда бы не упала бомба или граната! Крики командиров и вопли отчаяния на 10 языках заглушались пальбой и барабанным боем. Ужасное зрелище представляло поле боя на левом крыле русской армии. Здесь уже вышли из строя один за другим превосходные французские генералы Рапп, Компан, Ромеф и Дессоль. Тесно сбитые французские колонны являлись прекрасной мишенью для русских артиллеристов. В прежние годы пехота Великой армии стремительно разворачивалась из колонн в линии перед решающей атакой, но недостаточная подготовка рядовых новобранцев и пересеченная местность бородинского поля вкупе делали сейчас этот маневр невозможным. Именно в эти моменты, когда атакующие массы французов вплотную приближались к флешам, русская артиллерия получала возможность действовать более эффективно, чем французская. Сказывались ее высокая скорострельность, удобство заряжения и удачное расположение во флешах. Именно в ближнем бою, поражая насквозь плотные ряды наступающей французской пехоты, русские пушки могли «отдавать должок» тяжелым батареям дальнобойных орудий Сорбье и д'Антуара за смертоносный ураган с безопасно-предельных дистанций.

Только убедившись, что у деревни Бородино баталия завершена и свой главный удар Бонапарт все-таки наносит именно по левому флангу русских, Кутузов решился начать переброску столь нужных Багратиону подкреплений из армии Барклая. Но на новое место дислокации войска могли прибыть не ранее чем через 1,5—2 часа! Именно столько солдатам Багратиона надлежало стоять насмерть против многократно превосходящего врага! Ценой гибели целой гренадерской дивизии генерал-майора графа М. С. Воронцова (его тяжело ранили штыком) была отбита очередная атака французов.

Русские драгуны и кирасиры погнали пехотинцев Нея и сильно контуженного, но оставшегося в строю Лаву. После этого в дело вступил Мюрат. Он обнажил шпагу и, задержав бегущих, бросил их в атаку. В результате французы все-таки захватили Багратионовы флеши и даже прорвались в деревню Семеновское. Но снова гренадерские батальоны русских ударили в штыки, и Мюрат сам едва не попал в плен. Его спасли свои пехотинцы-вюртембержцы из 33-го полка, в чьем каре он успел спрятаться. Беспрерывно густыми колоннами французы атаковали флеши. Под залпами русской артиллерии и пехоты они валились десятками. Когда кончались патроны, русские отбрасывали врага штыками. В бой уже были брошены резервные пехотинцы П. П. Коновницына и переброшенные справа от Барклая-де-Толли гренадеры К. Ф. Багговута. Лишь к 12 часам ценой колоссальных потерь флеши были взяты французами. Но командир легкой кавалерии французов чернобородый храбрец Монбрен нашел там свою смерть от русского ядра.

Яростные атаки французских гренадер производили сильное впечатление. Когда они шли во главе с уже четырежды раненным Неем в штыковую атаку, не склоняясь под градом картечи, в полный рост, и не отстреливаясь, чтобы не терять темпа, восхищенный Багратион закричал: «Браво! Браво! Как красиво идут!». Видя невозможность остановить их огнем трех сотен пушек, он уже кинулся со своими солдатами навстречу неприятелю в штыковую атаку, но осколок вражеской гранаты раздробил ему берцовую кость левой ноги.

Тяжелая ситуация на левом фланге русских усугубилась и тем, что к этому времени польско-французский корпус Понятовского, поддержанный солдатами Жюно, оттеснил «рассекреченный» пехотный корпус Н. А. Тучкова 1-го от Утицы. Утицкий курган оказался в руках врага. Но попытка глубокого обхода русских и выхода в тыл войскам Багратиона была остановлена градом огня батарей Тучкова, поддержанных меткой стрельбой егерей Багговута. Единственное, что удалось проделать в ответ обескураженным полякам и французам — это быстро разместить на Утицком кургане 40 пушек и начать с фланга продольным огнем расстреливать Семеновские флеши, которые с другой стороны таким же образом крушил ненадолго захвативший Курганную батарею принц Богарне. Но попытки зайти в тыл русским Понятовский и Жюно больше не предпринимали.

Потеряв командующего Багратиона и начальника штаба генерал-лейтенанта графа Э. Ф. Сен-При, 2-я армия русских подалась назад. Ряды ее расстроились, потери в полках Багговута и Бороздина были ужасными. Командование флангом временно принял на себя Коновницын. В образовавшийся прорыв бросились во весь опор кавалеристы-кирасиры Латур-Мобура и Нансути. Двинутые против них три резервных гвардейских полка (Измайловский, Литовский и Финляндский), уже потерявшие немало людей, неподвижно стоя в резерве под шквальным огнем наполеоновской артиллерии, не успевали выправить положение. После сдачи флешей, опасаясь удара в тыл, отошел от Утицы назад и корпус генерала Олсуфьева, сменившего тяжело раненного Н. А. Тучкова. Левое крыло русской армии сильно прогнулось и, казалось, почти что сломлено. Новые позиции за Семеновским оврагом, куда вынужденно отвел расстроенные войска Коновницын, не были укреплены. На подход новых подкреплений из основного резерва и с правого фланга Барклая нужно было время — все те же 1,5—2 часа. Направленный Кутузовым на левый фланг принц Евгений Вюртембергский наспех оценил ситуацию и, не видя смысла в дальнейшем сопротивлении, отдал приказ о немедленном отступлении. Разъяренный Кутузов отозвал его.

Между прочим, не считая случая с принцем Вюртембергским, в ходе всего сражения старик Кутузов оставался исключительно спокоен. Сидя на своей маленькой лошадке, он по-хозяйски осматривал поле битвы, беспрестанно рассылая с приказами множество офицеров, окружавших его. Иногда он весело потирал руки, но в основном молча наблюдал за ходом грандиозной сечи, разгоревшейся на подступах к Москве.

Наступил критический момент сражения. Наполеон должен был сманеврировать быстрее Кутузова. Но уже к 8.30 утра французский император бросил в бой почти все резервы. В запасе остались только образцовая дивизия генерала Фриана, сберегавшаяся «для исправления ошибок», и гвардия — Старая и Молодая. Даву, Ней и Мюрат умоляли Наполеона двинуть ее в бой. Всего 18 839 отборных бойцов приготовились к решающей атаке. «Еще ничто не определилось, — ворчал Наполеон. — Я хочу ясности на моей шахматной доске». Маршалы настаивали. В какой-то момент под их давлением Бонапарт собрался было пожертвовать Молодой гвардией. Вот-вот последует знаменитая на весь мир отмашка белой императорской перчаткой и короткая как выстрел команда: «Гвардия — в огонь!» И вдруг: «Казаки!.. Казаки!!. Казаки!!!»

Это слово как заведенные повторяли примчавшиеся на взмыленных конях адъютанты. Увидев, что французы могут прорвать русские позиции, Кутузов сделал своевременный «ход конем» — быстро бросил в обход слабо охраняемого левого фланга неприятельских войск казачий корпус атамана Платова и регулярные полки генерала Уварова — около 9 тыс. человек — 1/3 всей русской кавалерии. Перейдя Колочу вброд в район деревни Малое, гусары вместе с лейб-гусарами разметали слабую кавалерийскую завесу генерала Дельзона и кинулись на его пехоту. Казаки и лейб-казаки, взявшие еще севернее, перескочили через реку Войну и появилась на фланге противника, угрожая его тылам. Во французских тылах началась паника. О вводе в бой Молодой гвардии уже не могло идти речи. «Я не могу рисковать последним резервом за три тысячи километров от Парижа», — заявил Наполеон своим раздосадованным маршалам. Ему пришлось лично прибыть на левый фланг, чтобы восстановить там порядок.

Большого успеха кавалерийский рейд Уварова и Платова не принес. Увязнув в пехотных каре принца Евгения, они потеряли темп, и перегруппировавшаяся легкая кавалерия Орнано отбросила их назад. Но на время отвлечь внимание Наполеона от боя в центре Кутузов все же сумел. Шли минуты, часы. Французский император, лично разбираясь на берегах Войны с последствиями лихого кавалерийского наскока, терял время, а с ним и возможность победы. Кутузов успел залатать дыры в своей обороне: генерал Дохтуров, возглавивший левый фланг, получил переброшенные с правого фланга войска Остермана-Толстого и успел привести левое крыло русской армии в относительный порядок. Его команда была лаконична и сурова: «За нами Москва! Умирать всем!! Ни шагу назад!!!» Барклай-де-Толли собрал для защиты Курганной высоты элиту своих войск: гвардейские полки — Преображенский, Семеновский, Конногвардейский и знаменитый своим бесстрашием Кавалергардский полковника Левенвольде.

Только в два часа дня пехотинцы Богарне при поддержке кирасир Груши, Лагуссэ и Коленкура вновь атаковали батарею Раевского. Французы обрушили на ее защитников огонь 120-ти, а затем и 300 орудий. После взятия Бородина, Семеновских флешей, центр русской позиции — Курганная батарея — оказался под огнем с трех сторон. Гранаты и ядра сыпались со всех сторон, бороздили землю, крушили все на своем пути. Но лишь к четырем часам батарея была взята ценой колоссальных потерь. Курган вырос в высоту на несколько метров за счет... наваленных друг на друга трупов русских и французских солдат. Исход кровавой схватки за этот «редут смерти» решили 120 эскадронов знаменитых «железных людей» Латур-Мобура. Именно они ринулись в пролом, проделанный Коленкуром. Могучие всадники в желтых медных кирасах, на огромных конях, под развевающимися знаменами неслись за Мюратом, который пытался задавить русских массой тяжелой кавалерии. Одна из этих колонн под началом отважного Нансути ворвалась с тыла, порубила орудийную прислугу и захватила редут. Ударная сила французской кавалерии — кирасиры постоянно находились «на острие копья». Но эта победа дорого стоила Наполеону. «Бородино стало могилой французской кавалерии (погибло 16 тыс. всадников и 25 тыс. лошадей — это 57 % всей кавалерии Мюрата) — лучшей в Европе!», — писали позднее французские участники битвы. Большая часть кавалерии, в основном кирасиры, нашла могилу на Курганной батарее. Мюрат, да и сам Наполеон так и не осознали, что время лихих кавалерийских атак на полевые земляные укрепления, защищенные орудийными батареями, уже прошло.

Бой шел, не утихая, и никто не мог сказать, когда он кончится. И все же Багратионовы флеши и батарея Раевского пали. В руках Наполеона оказались деревни Бородино, Семеновское, Утица. Багратион выбыл из строя; центр русских отошел за Горецкий овраг; левый фланг русских под началом Дохутрова смят и его теснили корпуса маршалов Бонапарта. Опасаясь обхода с тыла, отступил за Семеновский овраг генерал Багговут. Вся русская позиция отодвинулась назад почти на 1,5 км. Так или иначе, но на переменах на поле боя в пользу французов не могли не начать сказываться огромные потери русских от умело скорректированного артиллерийского огня Бонапарта. В то же время главный резерв Бонапарта — его прославленная Гвардия — еще не введена в бой и готова к удару! Ней прислал генерала Бельяра и доложил, что уже видна Можайская дорога, проходившая в тылу русской позиции. Нужен еще один натиск, чтобы окончательно решить судьбу сражения. Главный интендант французской армии, Дарю, один из самых близких Наполеону людей, вежливо, но твердо передал, что все маршалы и генералы считают необходимым бросить в бой элитный резерв — Старую гвардию. Император сам поехал на линию огня оценить ситуацию. Он пристально оглядел новые позиции отошедших назад русских. Наполеон увидел армию, чья артиллерия не умолкала, а окровавленные и истерзанные пехота с кавалерией были готовы драться до конца. Вернувшись в ставку, Бонапарт долго молчал, затем тихим, но полным плохо скрываемой ярости и тревоги голосом процедил сквозь зубы: «Если завтра будет снова сражение, скажите, Дарю, вы знаете, кто будет драться!?» Гвардия так и не тронулась с места, а ее музыканты продолжили играть бравурные марши!

К вечеру Кутузов был вынужден отвести войска на 2 км назад — на новую линию обороны. Она была хуже прежней, но измученный противник больше не предпринимал попыток их атаковать. Лишь 80 орудий из гвардейского резерва Наполеона выдвинулись вперед и стали поливать гвардейцев великого князя Константина Павловича, прикрывавших истерзанный левый фланг русских. Правда, неутомимый Мюрат в последний раз обратился к императору около 10 часов вечера, прося обрушиться на русские позиции со свежей гвардейской кавалерией, но получил такой жесткий отказ, что счел за благо ретироваться до утра следующего дня. Битва затихла. Наступила ночь. Полил дождь. Дул резкий осенний ветер. Становилось холодно. Раненые умирали...

До сих пор идут споры: были ли в ночь Бородинского сражения французские войска отведены на позиции, которые занимали накануне сражения или нет? Возможно, какая-то их часть все же осталась ночевать на поле боя, которое, таким образом, осталось за ними. Казаки, посланные в разведку, добрались до Шевардинского редута, где находилась ставка Наполеона, и охранявшая ее гвардия дважды кидалась к оружию.

Кстати, На следующий день после Бородинской битвы Наполеон со свитой объезжал поле сражения и встретил горстку солдат во главе с офицером. «Зачем вы здесь? — спросил он. — Присоединяйтесь к вашему полку». — «Он здесь», — мрачно ответил офицер, не двигаясь. Император, раздражаясь, повторил свое распоряжение. «Он здесь!» — указал офицер рукой на валы и редуты, усеянные лежащими трупами погибших соотечественников. Оглядываясь вокруг, Бонапарт задумчиво изрек: «Эти русские... взять их нельзя. Это цитадели, которые надо разрушать пушками!»

Наполеон, как, впрочем, и большинство русских, ожидал, что на следующий день сражение возобновится. И Кутузов поначалу готовился его продолжить. В конце Бородинского сражения по его приказу Барклай восстановил русские боевые порядки на новой линии обороны у деревни Горки. Барклай деятельно готовится к предстоящей схватке. По всей линии зажгли множество костров, по которым солдаты могли ориентироваться.

После ужасных жертв Бородина, казалось, все требовало обороны древней столицы. Солдаты, да и сами москвичи, были готовы скорее умереть, чем пустить неприятеля в город. Потеря Москвы могла подорвать дух русской армии, отрицательно сказаться на дисциплине, породить пораженческие настроения. Но с военной точки зрения оборона Москвы была невозможна. Под Москвой не было удобной для обороны позиции. К тому же, во-первых, действительные потери оказались страшнее, чем предполагалось. Во-вторых, из отступивших с Бородинского поля 90 тыс. солдат и офицеров только 60 тыс. были боеспособны, а этого не хватало для повторного сражения. И наконец, русская армия не получила после Бородинского сражения свежих подкреплений. Ей требовалось время, чтобы подтянуть резервы. Получить это время можно было, только сдав Москву вопреки желанию царя, настроению армии и народа.

Кутузову предстояло принять трудное, непопулярное решение. Он созвал военный совет в Филях, куда отступила русская армия. В обсуждении дальнейшего плана действий приняли участие самые опытные русские генералы: Барклай-де-Толли, Беннигсен, Дохтуров, Уваров, Остерман-Толстой, Коновницын, Раевский и Ермолов. Выбранная Беннигсеном новая позиция на берегу Москвы-реки между Филями и Воробьевыми горами для боя не подходила. По авторитетному мнению Барклая-де-Толли, уж очень она была похожа на позицию под... Фридландом! Генералы Беннигсен, Дохтуров, Коновницын и Ермолов высказались за то, чтобы дать бои Наполеону. Но когда Кутузов спросил их, уверены ли они в успехе, ответом было красноречивое молчание. Генералы Барклай, Раевский, Уваров, Остерман-Толстой и любимец Кутузова полковник Толь предложили отступать. Выслушав мнения всего собравшегося генералитета, Кутузов, прекрасно понимая, что его решение вызовет бурю негодования у многих, решительно заявил: «С потерею Москвы не потеряна Россия!.. Но если будет уничтожена армия, погибнут и Москва и Россия!.. Приказываю отступить».

Кутузов, эта «старая лисица севера», понимал, что отступление из Москвы — это ловушка для неприятеля. Пока он будет грабить город, русская армия отдохнет, пополнится ополчением и новобранцами и тогда двинется со свежими силами на врага. Он еще заставит французов есть лошадиное мясо и падаль!

Наполеону удалось захватить все укрепления русских позиций: и Багратионовы флеши, и батарею Раевского, и Утицкий курган, и село Бородино. Поле боя осталось за французами. Поэтому Наполеон заявил, что победу одержал он. Но это была пиррова победа, поскольку Наполеону не удалось достичь главной цели: уничтожить русскую армию и заставить ее командование просить о мире. Столь желанное для императора генеральное сражение не решило исход войны. Несмотря на тяжелейшие потери, русская армия все же была спасена. Но и Кутузов не разгромил наполеоновскую армию и не остановил ее наступление. Более того, французы сохранили свой главный резерв (гвардию) — примерно 19 тыс. испытанных бойцов. Кроме того, понесшие меньшие потери французы могли бы после Бородино с меньшим, чем ранее, риском, совершить обходной маневр. И наконец, резервы русской армии в тот момент были исчерпаны. Тактически Наполеон все же переиграл «старую лисицу севера», заставив Кутузова отступить и вскоре сдать Москву. Но скорее всего ужасная битва все-таки закончилась вничью, так как и хотел Кутузов. Последний тоже объявил Бородино своей победой. За него он получил чин генерал-фельдмаршала. Но после выигранных сражений столицы не сдают. Можно выиграть битву, но проиграть войну, как это и случилось: Наполеон-тактик заставил врага отступить, но в целом проиграл Кутузову-стратегу Бородино — битву великого исторического значения: 7 сентября на берегах реки Колочи произошел перелом в судьбе самого Наполеона, его гигантской империи и народов Европы. С Бородина начался крах наполеоновской военной доктрины, рассчитанной исключительно на быструю победу в генеральном сражении — своего рода «блицкриг».

После ухода из Москвы Кутузов задумал обманный маневр. Пройдя некоторое расстояние по Рязанской дороге, армия, прикрываемая арьергардом Милорадовича, по приказу главнокомандующего скрытно повернула на запад, на Калужскую дорогу. Сначала она остановилась у Подольска, а потом, расположившись лагерем на небольшой болотистой реке Наре у села Тарутино, стала ожидать дальнейших маневров противника. Отдадим должное Кутузову-полководцу, марш-маневр был проделан блестяще. Чтобы противник остался в неведении, двигались в ночное время, выступая в поход в 2 или 3 часа ночи. Соблюдалась строжайшая дисциплина. Ни один человек, будь то генерал, офицер или простой солдат, не имел права никуда отлучиться. Были приняты жесточайшие меры против дезертирства, начавшегося после сдачи Москвы. Самостоятельное решение Кутузова об оставлении Москвы вызвало раздражение и у императора Александра I, боявшегося, что теперь Наполеон пойдет на Петербург.

Командир наполеоновского кавалерийского авангарда маршал Мюрат, который по замыслу императора со своей кавалерией должен был сидеть у русских на хвосте — следить за их передвижениями, не заметил хитроумного маневра. Когда ошибка Мюрата выяснилась, драгоценное время было потеряно, и Кутузов сумел благополучно отойти и привести армию в порядок после тяжелых потерь при Бородине. К тому же он прикрыл Калугу, где были сосредоточены огромные военные запасы, и Тулу с ее оружейным заводом. Более того, он мог угрожать коммуникациям французов на Смоленской дороге. И наконец, французы не потеряли шанс беспрепятственно наступать из Москвы на Петербург, имея в тылу русскую армию. Сам Наполеон позднее был вынужден признать: «Хитрая лиса — Кутузов меня сильно подвел своим фланговым маршем».

Между прочим, не все согласны с тем, что это был заранее продуманный маневр. Известный участник войны барон В. И. Левенштерн, бывший адъютант Барклая-ле-Толли, писал о том, почему русская армия перешла с Рязанской дороги на Калужскую. Якобы между штабными офицерами во время случайного разговора на обеде кто-то высказал опасение, что обоз с хлебом, идущий по Калужской дороге, может попасть к неприятелю, к тому же на Рязанской дороге ничего де не приготовлено, и армия будет терпеть во всем нужду. При разговоре случайно присутствовал генерал Коновницын, сразу доложивший свои соображения Кутузову. Последний понял всю опасность движения по Рязанской дороге и велел перейти на Калужскую.

Главная заслуга Кутузова в том, что он раньше других понял: затратив колоссальные усилия и достигнув Москвы, Наполеон окажется истощен настолько, что будет бездействовать в ожидании мирных предложений от русского императора. Заняв Москву, французская армия, как и предполагал Кутузов, оказалась в западне. Дисциплина — основа боеспособности армии — ослабла. Мародерство началось даже в гвардии. Захват Москвы не только не привел к победе в войне, но и грозил полной деморализацией Великой армии.

Кстати, многие недоброжелатели Кутузова, начиная с Беннигсена и кончая вдовствующей императрицей Марией Федоровной, подталкивали Александра I заставить старика немедленно закрыть дорогу на Петербург и обязательно дать еще одно решительное сражение. Но крайне осторожный император «держал паузу», не решаясь удалить Кутузова из армии.

В конце концов, Наполеон попытался войти в контакт с Александром I. Он направлял ему послания. Сначала французский император был весьма жесток, заявляя, что если мира не будет, то «Петербург испытает участь Москвы!» Не получив ответа, Бонапарт попытался выйти на государя через Кутузова, послав с этой целью в русскую ставку опытного дипломата генерал-адъютанта Лористона с приказом: «Лористон, привезите мне мир!» Кутузов принял посланника в одиннадцать вечера, приказав при этом развести как можно больше костров, чтобы произвести впечатление громадной армии, стоявшей под Тарутино. Сорокаминутная беседа была вежливой, но все предложения о мире и жалобы, что война приобретает все более дикий, нецивилизованный характер, Кутузов отверг. «Война только начинается», — философски заметил он. Главнокомандующий, конечно, пообещал Лористону непременно передать все императору, хотя передавать так ничего не стал. Осведомил Александра I Беннигсен, и государь высказал Кутузову свое высочайшее недовольство за то, что тот вступил в переговоры, не имея на то полномочий и, более того, имея официальный запрет.

Кстати, скорее всего именно тогда, в Тарутино, Кутузов окончательно разработал стратегию дальнейшего веления войны с Бонапартом. Он противопоставил завоевателю стратегию, сочетавшую систему отдельных боев, растянутых в глубину маневров, активную оборону, с последующим переходом в контрнаступление.

В Тарутинском лагере, за которым издали наблюдал авангард Мюрата, но напасть на который французы не решались, Кутузову удалось значительно увеличить численность русской армии. Она снова, как перед Бородиным, насчитывала 120 тыс. человек и 622 пушки. На носу была зима, грозившая по народным приметам быть суровой.

Кстати, из Тарутино Беннигсен написал императору донос о дряхлости и недееспособности Кутузова: тот де совсем потерял голову от шалостей с привезенной из Молдавии 14-летней красавицей-валашкой. Донос отправился к Александру I с тем же фельдъегерем, который вез представление Кутузова о награждении Беннигсена золотой шпагой с алмазами. Получив одновременно оба документа, государь принял соломоново решение: удовлетворил представление, присовокупив еще 100 тыс. рублей, а донос отправил обратно — в руки Кутузова. После этого Беннигсену пришлось на время оставить армию.

Французы тем временем окончательно деморализовались в Москве, армия Наполеона становилась все менее боеспособной. За пять недель пребывания в старой столице без боев почти 100-тысячная армия потеряла тысячи солдат и офицеров больными, дезертирами и просто пропавшими без вести.

Приближалась зима. Надежды Бонапарта на заключение мира рассеялись. Александр I решил продолжить войну. Тем более, что теперь стало ясно, что чаша весов все больше и больше склоняется в сторону русских. Угроза оказаться блокированным в разоренной и сгоревшей Москве заставляла Наполеона принять трудное решение: уйти из города и отвести армию в Польшу. При этом идти по прежнему пути — через уже разграбленные земли — значило признать провал всей кампании. Оставался один выход — двигаться к Смоленску южным путем.

Но пока французский император «судил да рядил», 6 октября русские атаковали авангард наполеоновской армии, сводный корпус Мюрата (26 тыс. человек, в том числе 8 тыс. кавалерии с 187 пушками) у деревни Виньково на реке Чернишне (иногда этот бой называют Тарутинским). Потеряв весь обоз, 38 орудий и 4,5 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными, знаменитый наполеоновский маршал вынужден был отступить.

Кстати, в разгоревшемся сражении получил смертельное ранение один из славных генералов русской армии Карл Федорович Багговут, герой многих битв с французами — при Пултуске, Прейсиш-Эйлау, Гейльсберге, Фрилланде и Бородине. Повздорив с кутузовским любимцем полковником Толем, он в сердцах кинулся во главе дивизии на французов и был сражен ядром.

От пленного русского офицера стала известна директива Кутузова: «Французская кампания окончена. Пришла пора начинать свою собственную». На следующий день после этой неудачи период неопределенности и ожидания во французской ставке закончился. Без толку проведя в златоглавой столице России чуть более 30 дней, Наполеон понял, что нельзя терять ни минуты и надо выходить из Москвы как можно скорее. Великая армия таяла: из-за активных действий партизан, несмотря на все подкрепления, отправленные из Смоленска, она каждый день теряла до 300 человек пленными. Около 100 тыс. человек с 500 пушками покинули Москву и двинулись сначала по Старокалужской, а затем по Новокалужской дороге в направлении Малоярославца. Наполеон собирался обогнуть русскую армию и через Малоярославец выйти к Калуге, чтобы там пополнить запасы продовольствия и фуража. Отход прикрывал корпус маршала Нея. Противники обменялись угрозами.

«Горе тем, кто станет на моем пути!» — заявил Наполеон. Несомненно, он имел в виду прежде всего Кутузова, который не только не принял его предложения о мире, но и одобрил в разговоре с Лористоном народную, партизанскую войну, заявив о решимости бороться до полного изгнания неприятеля из России: «Наполеон слишком привык к коротким кампаниям! Здесь ему — не Европа!».

Кстати, в русской армии были генералы, считавшие, что Наполеон теперь не представляет опасности. Но Кутузов лучше многих понимал, с кем имеет дело, и, когда какой-то свитский офицер пошутил над Наполеоном, сурово оборвал его: «Молодой человек, кто тебе позволил так отзываться о величайшем полководце?»

В штабе Кутузова внимательно следили за маневрами Наполеона и быстро разгадали его подлинные намерения. Получив от партизан Дорохова первые сведения о выходе наполеоновской армии из Москвы, а затем от Сеславина уточненные данные о направлении движения, полководец произнес историческую фразу: «С сей минуты Россия спасена!» 11 октября он двинул главные силы к Малоярославцу, наперерез Наполеону: Кутузов решил не пустить неприятеля в богатые южные губернии и вынудить к отступлению по разоренным землям вдоль Смоленской дороги.

Дохтуров при поддержке Коновницына и Бороздина с трудом, но остановили под Малоярославцем продвижение французов на юг — не пустили к Калуге.

В зависимости от того, кто получал свежие подкрепления, противники то теряли город, то отбирали обратно: картечь и штыки опрокидывали то тех, то других. Восемь раз Малоярославец переходил из рук в руки. Лишь ночной мрак остановил сражающихся. Наполеон остался в центре, а Кутузов отошел на южную окраину. В том жарком бою русские потеряли более 3 тыс. человек, а французы — 5 тыс. (по французским данным, соотношение было иным: 6 тыс. — русские, 5 тыс. — французы). Сражение за Малоярославец явилось для обеих армий пробой сил. Кутузов понял, что большое дело затевать еще рано, поскольку «солдаты, среди которых было много рекрутов, еще не были готовы полностью и погибло много офицеров». Наполеон убедился, что русская армия окрепла и пробиться на Калугу силой мало надежд: Кутузов занял исключительно выгодную позицию на высотах и за Немцовским оврагом. К тому же русских было 90 тыс. против 70 тыс. неприятеля. Михаил Илларионович доложил царю: «Завтра, я полагаю, должно быть генеральному сражению, без коего я ни под каким видом в Калугу его не пущу». Неудача французов в жестоком бою под Малоярославцем означала очень многое: у наполеоновской армии была окончательно вырвана инициатива, произошел коренной поворот в войне.

Наполеон понимал, что новое сражение может кончиться для французской армии катастрофой. Попытка польского корпуса Понятовского обойти Малоярославец у Медыни получила жесткий отпор от казаков Платова. А посланный в разведку осторожный и рассудочный маршал Бессьер вернулся с неутешительными сведениями. По его мнению, в случае наступления на юг придется шаг за шагом пробиваться с тяжелыми боями. Наполеон неохотно согласился с ним и склонился над своими картами.

Ночью в небольшой деревушке Городне французский император собрал военный совет, в котором участвовали наиболее близкие ему военачальники: Ааву, Мюрат, Бессьер и принц Евгений. Спорили долго, но так и не пришли к единому мнению, и наутро Бонапарт лично отправился на рекогносцировку. С небольшим конвоем он чуть не попал в плен к казакам Платова. Если бы не подоспевшие польские уланы, война могла бы кончиться уже тогда. Чудом спасшийся Наполеон вернулся в Городню, но затем все же довел рекогносцировку позиций до конца. Вечером он снова вызвал маршалов на совет. На этот раз прений не возникло — движение на Калугу с ее продуктовыми складами невозможно. Никогда прежде маршалы не видели своего императора таким растерянным. Схватившись обеими руками за голову, он неподвижно сидел, облокотись на стол, устремив взор на карту. Всю ночь Наполеон провел в мучительных размышлениях.

«Эта каналья Кутузов не получит от меня новой баталии», — в сердцах заявил он на следующий день. Многолетний боевой опыт предостерег его от рискованного шага. Впервые в жизни Наполеон отказался от генерального сражения: в случае поражения катастрофа была неминуема. Оставался один путь — назад, на Смоленск, через Можайск, по той же Старой Смоленской дороге, по которой французы пришли к Москве. Кутузов взял стратегический реванш за Бородино: в первый раз за всю кампанию Наполеон повернулся спиной к русской армии. Выгнанная на Старую Смоленскую дорогу французская армия вытянулась в одну огромную колонну.

«С того момента, — пишет о Наполеоне участник похода в Россию французский генерал де Сегюр, — он стал видеть перед собой только Париж, точно так же, как, уезжая из Парижа, он видел перед собой только Москву. Это был поворотный момент в его судьбе. Завоевание мира прекратилось. Началось крушение Великой Империи».

Итак, Наполеон сломлен! Теперь они с Кутузовым поменялись ролями! Французский император избегал сражений и быстро уходил на запад. Началось его бегство. «Я мог бы гордиться тем, что я первый генерал, перед которым надменный Наполеон бежит!» — писал тогда Кутузов.

Кутузов не стремился навязать Наполеону решительное сражение. Уповая на «нанесение величайшего вреда параллельным движением и действиями на операционном пути» отступавшего врага, он шел южнее, прикрывая богатые южные провинции России от возможного прорыва наполеоновской армии. Кутузов лишь наседал и наскакивал, вырывал и откусывал куски из разлагавшегося тела Великой армии. Русский авангард Милорадовича постоянно висел на хвосте Наполеона; севернее Смоленской дороги его теребили казаки Платова и отряд Э. Ф. Сен-При, а южнее — отряд Орлова-Денисова.

Колоцкий монастырь — Вязьма — Дорогобуж — Духовщина — Ляхово — Красный — Березина — вот основные места боев между русским авангардом и разрозненными частями наполеоновского арьергарда.

Ермолов в мемуарах рассказывал о том, как Кутузов вел войну с бегущим из Москвы Бонапартом. В сражении под Тарутином: «порой Кутузов командовал наступать, но чрез каждые сто шагов войска останавливались почти на три четверти часа; князь, видимо, избегал участия в сражении». Когда шел бой под Красным, Ермолов застал Кутузова и Беннигсена мирно завтракавшими. Узнав, что под Красным жаркое дело, Кутузов просиял от удовольствия и сказал: «Голубчик, не хочешь ли позавтракать?» Во время завтрака Ермолов просил Беннигсена поддержать его в необходимости усилить авангард для разгрома неприятеля, но тот упорно молчал. Лишь только Кутузов покинул их, как Беннигсен с укоризной промолвил: «Любезный Ермолов, если б тебя не знал с детства, я бы имел полное право думать, что ты не желаешь наступления; мои отношения с фельдмаршалом таковы, что мне достаточно одобрить твой совет, чтобы князь никогда бы ему не последовал». В Полотняных Заводах Кутузов, похоже, намеревался расположиться на зимние квартиры, так что однажды Толь, придя в отчаяние, вбежал к Коновницыну и вскричал: «Петр Петрович, если мы фельдмаршала не подвигнем, то мы зазимуем!» Подвигнуть-то подвигнули, но командующий по русской пословице поспешал не торопясь. Ходили слухи, что, когда под Красным французов уже ждал капкан и оставалось лишь его захлопнуть, Кутузов всячески затягивал с приказом атаковать, и никакие доводы полковника Толя и генерала Коновницына не смогли на него подействовать. Когда им все же удалось уломать заартачившегося главнокомандующего, то было поздно — Бонапарт и его гвардия уже миновали самый опасный участок дороги. Свою стратегию — взять врага измором — Кутузов до поры до времени не обнародовал и, очевидно, был прав: «что знают двое, то знают все».

Он предпочитал беречь солдат, полагая, что зима и голод сами довершат разгром. Предвидя истощение наполеоновской армии, Кутузов потирал руки: «Теперь за одного русского я не дам и десяти французов!».

Между прочим, именно в эти памятные дни замечательный русский баснописец И. А. Крылов написал свою знаменитую басню «Волк на псарне». Она получила широкую известность. Волком был изображен Наполеон, а ловчим — Кутузов. Рассказывали, что однажды перед собравшимися крестьянами Кутузов прочел эту басню и, произнося слова «Ты сер, а я, приятель, сед», снял фуражку, открывая седые волосы. Могучее «ура» прокатилось над толпой. Каждый понял, какого волка зовет их травить старый, испытанный ловчий.

Генералу Коновницыну главнокомандующий так объяснил свою стратегию изгнания врага из России: «Ты видал, когда осенью выставляют зимние рамы? Обыкновенно между рамами попадаются мухи. Пожужжав и повертясь немного, они околевают. То же будет и с французами: все они скоро издохнут!»

Кстати, наполеоновские маршалы довольствовались жареной кониной и кипятком из растопленного снега, а среди солдат даже возникло людоедство. Сам Кутузов писал жене: «Вчерась нашли в лесу двух французов, которые жарят и едят третьего своего товариша». Федор Глинка вспоминал: «Французский пленный, поедая мозг из вскрытого черепа своего приятеля, говорил мне: возьмите меня учителем, я еще могу пригодиться России».

Невероятные лишения и трудности терпели и русские солдаты. Если французы отступали по наезженному Смоленскому тракту, то кутузовские войска преследовали врага по плохо проходимым проселочным дорогам, а то и по снежным полям, в морозы и вьюги волоча за собой артиллерию и обозы. Русские войска начали наступление до того, как в Тарутино поступили сапоги и полушубки на всю армию. Многие солдаты были в летнем обмундировании. Из армии ежедневно выбывало большое количество заболевших. Войска Кутузова уменьшились только за счет больных на 30 тыс. человек. Вскоре боеспособных солдат осталось не более 75 тыс.

Кутузова потом много критиковали за то, что он так и не ликвидировал остатки Великой армии во время ее бегства к Березине и Неману. Проделать это оказалось сложно: новобранцы, которых было большинство, уступали в выучке ветеранам. Русские несли потери и от зимних холодов, и от недостаточного питания. Потери за счет больных превышали боевые. Так, после трехдневного боя под Красным в наличии у Кутузова оставалось уже не более 50 тыс. солдат. Именно им надлежало держать заданный темп преследования. В штабе рассчитывали, что Бонапарта сумеют захватить в «мешок» войска Чичагова, Витгенштейна и Тормасова. Но, поскольку Тормасов опоздал к днепровским переправам у Орши, Наполеону все-таки удалось переправиться и уничтожить мосты. Теперь предполагалось полностью окружить и добить остатки французов (около 20 тыс. еще относительно боеспособных солдат и 40-тысячную вереницу больных и калек) на Березине. До этого терпеливый и осторожный Кутузов не стремился форсировать события. Он берег солдат для решающих схваток, когда удастся прижать остатки Великой армии к водной преграде.

Несмотря на оттепель, превратившую дороги в жидкое месиво, Наполеон из последних сил рвался к Борисову, где надеялся переправиться через Березину. Медвежий капкан на переправе у Борисова грозил захлопнуться, и пробивавшиеся с боями к Березине остатки французской армии должны были попасть в плен.

Русские войска успели взорвать единственный мост через Березину, которая еще не замерзла, и перейти ее по льду не представлялось возможным. А паводок кое-где размыл берега и превратил реку в еще большее препятствие, потому что грязевые болота около воды делали движение по берегам крайне трудным. Казалось, Бонапарт попал в западню.

«Это начинает становится очень серьезным», — озабоченно признался Наполеон Арману Коленкуру. Однако он сумел показать когти. В критической ситуации, когда дорога была каждая минута, Наполеон смог ускользнуть от численно превосходящих русских войск Витгенштейна, Торкасова и Чичагова. «Смотрите, как проходят под самым носом у противника», — ехидно заметил Бонапарт своей изумленной свите.

Французский император воспользовался тем, что войска Кутузова отстали от него на три перехода. Легендарный гусар-партизан Денис Давыдов не исключал, что Кутузов намеренно стремился «избежать встречи с Наполеоном и его гвардией, он не только не преследовал настойчиво неприятеля, но, оставаясь на месте, находился все время далеко позади». Примерно так же считал и Ермолов. С помощью войск маршала Удино Наполеон сымитировал переправу за Борисовом. Чичагов «купился» на уловку и с частью сил кинулся туда (из-за этого промаха адмирала сделали козлом отпущения, а ведь специфика морского боя в корне отличается от сухопутного). Тем временем Бонапарт приказал саперам восстанавливать разрушенный мост через Березину, а сам, воспользовавшись тем, что у деревни Студенка польские уланы отыскали брод, приказал своим саперам собрать все деревянное, не останавливаясь даже перед разборкой изб, и, как только стемнеет, быстро наводить три моста.

Кстати, Именно у Студенки за сто лет до этих событий начал свой трагический поход в Россию Карл XII. И здесь же завершил провальную кампанию против России Наполеон. Кутузов писал императору: «Карл XII вошел в Россию так же, как Бонапарте, и Бонапарте не лучше Карла из России вышел».

В течение 14—16 ноября наполеоновская армия (вместе со свежими корпусами Улино и Виктора она могла насчитывать до 50 тыс. солдат разной степени боеготовности с 250—300 пушками) переправлялась на правый берег реки. «Я перехитрил Чичагова!» — радостно воскликнул Бонапарт, обращаясь к своему свитскому генералу Раппу. Но тут подоспели русский авангард Ермолова, казаки Платова, войска Витгенштейна и одураченного Чичагова. Началось светопреставление.

До сих пор точно не известно, сколько Наполеон потерял при переправе. Только пленными его армия лишилась 24 тыс. в основном уже небоеспособных солдат. Множество было порублено казаками. Русской стороне эта операция стоила 4 тыс. человек. Вся земля в округе была покрыта трупами убитых и замерзших людей. Как военная сила Великая армия перестала существовать.

Но Наполеон с гвардией (порядка 8500 солдат) успел-таки перейти через Березину. Из-за нерасторопности генералов Ланжерона и Чаплица мосты через лежавшие по ту сторону Березины Земблинские болота остались не разрушенными, и по Земблинскому дефиле Наполеон ушел на запад.

Между прочим, в России общество было раздосадовано тем, что Наполеона не взяли в плен. Начались напалки на Чичагова, Тормасова, Витгенштейна и лаже Кутузова! Лучше всех суть происшедшего отразил Крылов в басне «Лебедь, Щука и Рак». Бонапарт тоже отреагировал на случившееся. Если верить Коленкуру, он сказал: «Что сделал Кутузов во время нашего отступления, когда перед ним не было никого способного воевать, а были лишь полуживые существа и ходячие призраки? Все другие генералы стоили гораздо больше, чем эта престарелая придворная дама».

Итак, Бонапарту удалось ускользнуть, и агония его империи затянулась на два с лишним года. Потом поговаривали, что, узнав о случившемся, Кутузов с сожалением воскликнул: «Эх! Не все сделано! Если бы не адмирал, то простой псковский дворянин сказал бы: „Европа, дыши свободно!"» Не кривил ли тогда душой главнокомандующий? Согласно свидетельству Ермолова, Кутузов приказал ему составить докладную записку о том, как на самом деле складывались события при Березине, но чтобы никто не знал об этом. Такая записка, оправдывавшая П. В. Чичагова, была составлена, но «вероятно, умышленно затеряна светлейшим». Сам Павел Васильевич писал потом С. Р. Воронцову: «Самая большая моя вина в том, что я пришел на место, указанное императором; другие же, кто не пришел туда, все оказались правы». Не исключено, что у Кутузова имелись большие сомнения в необходимости полного разгрома Наполеона. Британский офицер связи при русской армии генерал Вильсон написал, что как-то услышал от русского фельдмаршала весьма любопытное замечание, брошенное как бы вскользь: «Я ни в коей мере не уверен, что полное уничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего мира: первенство достанется не России и не какой-нибудь другой континентальной державе, но только той, что уже и так является царицей морей, чье владычество тогда станет невыносимым». Эти слова оказались пророческими.

После переправы через Березину остатки французской армии продолжали таять и окончательно превратились в толпу мародеров, обезумевших от голода и стужи. Теперь всех интересовала только собственная жизнь и возможность добраться до любого места, где есть крыша на головой, тепло и еда... тепло и еда... тепло и еда... А тут еще начались настоящие морозы: температура упала до минус 26—30 градусов. Разыгравшаяся вьюга оказалась такой свирепой, что люди не видели, куда идти и невольно ходили кругами. Ветер, как режущий нож, пронизывал их до костей. Вчерашние солдаты замерзали сотнями. Живые завидовали мертвым. Огромные волчьи стаи бежали следом за французской армией. Кутузов резюмировал ход преследования: «Теперь и без меня все кончится».

Между прочим, даже во французской Старой гвардии осталось лишь 1600 солдат! Так, капитан снайперов гвардии сумел предъявить только одного лейтенанта и одного рядового! На гвардейцев уже нельзя было смотреть без содрогания. Кто-то шел без пальцев рук, кто-то без пальцев ног. Кого-то вели под руки, поскольку он полуослеп в русском белоснежье либо и вовсе тронулся умом.

То, что не поедали хищники, вороны и псы, покрывала своим белым саваном зима. Вьюга наметала над трупами белые холмики снега, и обратная дорога из России превратилась в нескончаемо длинное кладбище. Прибыв 22 декабря в Вильно, Кутузов писал царю: «Война окончилась по причине полного истребления неприятеля».

Но и русской армии победа над Наполеоном далась очень дорого, и она нуждалась в длительном отдыхе и в новых подкреплениях. Видя это, Кутузов сделал попытку отговорить императора от продолжения похода. Он считал, что с изгнанием Наполеона из России война должна для русских закончиться. Однако Александр I был уверен, что, если не добить неприятеля, он придет в Россию вновь. К тому же император считал Бонапарта личным врагом: «Наполеон или я, я или он, но совместно мы не можем царствовать!» Конец Отечественной войны не означал для Александра I мира с Бонапартом — вечной угрозой монархической Европе.

Кутузов был пожалован золотым оружием. К его княжескому титулу присоединилось наименование Смоленский (за военные действия по дороге к Смоленску), Кутузов благоразумно подчинился, но среди близких ему офицеров ворчал: «Самое легкое дело — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!» Единственное, что ему удалось выторговать — двухнедельную передышку для измотанной армии. И все же он разработал план кампании 1813 г., по которому русско-прусские войска должны были двигаться по сходящимся направлениям от Берлина, Калиша и Бреслау на Лейпциг, чтобы упредить сосредоточение там войск Наполеона и не дать ему начать контрнаступление.

Ловкими дипломатическими ходами Кутузов выводит из игры союзных Бонапарту австрийцев, заключая с ними секретную конвенцию о бессрочном перемирии. Воодушевленный всем происходящим, прусский король Фридрих Вильгельм III награждает его сразу двумя высшими орденами — Черного и Красного орла — и драгоценной табакеркой. От прусского гражданства и имения Михаил Илларионович дипломатично отказался.

В январе 1813 г. русская армия по приказу императора вступила на территорию Пруссии — начался Заграничный поход. Но Кутузов уже больше не раздражал Наполеона своими маленькими военными хитростями и большими затяжными маневрами. Обладатель всех четырех степеней ордена Св. Георгия (он стал первым их орденоносцем!), светлейший князь Смоленский, генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов скончался 16 апреля в половине десятого вечера. История как бы отозвала его с авансцены — свою роль он сыграл. Отечество было спасено.

В армии, готовившейся к новым боям с Наполеоном, горестное известие о смерти Кутузова еще какое-то время скрывали, не желая подрывать боевой дух. Его тело привезли в Петербург. В пяти верстах от города лошадей выпрягли, и народ на своих плечах нес гроб полководца до самого Казанского собора, где Кутузова торжественно похоронили. Здесь же находятся военные трофеи выигранной им Отечественной войны 1812 года. На площади немецкого города Бунцлау великому русскому военачальнику был поставлен памятник с надписью: «До сих мест полководец Кутузов довел победоносные войска российские, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас отечество свое и открыл пути освобождения Европы. Да будет благословенна память героя».

 

P.S. Оценить историческую значимость деяний Кутузова непросто. Он един в трех лицах: полководца, дипломата и царедворца. Порой трудно понять, какое из них преобладало в конкретный момент. Недаром сам Суворов отзывался о нем: «Умен, умен; хитер, хитер...» На войне Кутузов предпочитал искусный маневр и военную хитрость, не любя ввязываться в большие сражения. Во многом по этой причине кое-кто предпочитал называть его «генералом ретирад». На самом деле суть его полководческого искусства была в глубоком стратегическом маневре вне поля сражения и переходе от обороны к наступлению, лишь когда неприятель полностью исчерпывал свои резервы. Стратег от Бога, он отличался завидной выдержкой даже в самые критические моменты, умел терпеливо ждать изменения обстановки в свою пользу и блестяще использовал малейшие ошибки противника, превращая их в свою победу. Если девизом Наполеона можно считать слова: «Ввяжемся, а там посмотрим!», то у обвиняемого в лени и сибаритстве, обжорстве и женолюбии, сонливости и безразличии Кутузова была совершенно иная диспозиция: «Выпутаемся, а там посмотрим». И надо отдать ему должное: в ключевой момент его полководческой биографии она сработала на все 100 процентов Умение ждать и терпеть — немаловажная составляющая полководческого искусства. Имя Кутузова — безусловно, одного из самых известных русских военачальников — навеки осталось в победных анналах Отечественной войны 1812 года. Согласно одной из легенд, Александр I просил умирающего Кутузова простить его. Ответ старика, который мы уже приводили, остался загадкой: «Я-то прощаю, государь, но Россия вам этого никогда простит». Чего именно? Аустерлица? Или Заграничного похода, стоившего еще более 100 тыс. жизней? Вот в чем вопрос...

Источник:

Русские генералы 1812 года / Я. Нерсесов — М. : Мир энциклопедий Аванта+, Астрель, 2012. — 335, [1] с. : ил.

 

Информация о книге на форуме сайта.