Племянница Потемкина

Для нее не было ничего ни слишком великого, ни слишком мелкого.

В.Г.

 

Графиня Александра Васильевна Браницкая
Графиня Александра Васильевна Браницкая

Предлагаемый отрывок заимствован из анонимных записок неведомого английского доктора, совершившего в сороковых годах настоящего столетия путешествие по южной России. Журнал «Revue Britanique» (1847 г. № 2), где мы встретили эти страницы, взял из книги английского путешественника только этот портрет престарелой графини Браницкой, первой владетельницы Белой Церкви. Кое-что в этих заметках иностранца отзывается наивностью, но они не лишены живости, и личность аристократки екатерининского века рисуется в них довольно рельефно. Путешественник описывает день, проведенный у графини Браницкой, к которой попал прямо по приезде в Белую Церковь.

«Надо бы обладать пером Вальтера Скота, чтобы описать эту женщину. Вся окружность на далеком расстоянии составляет ее собственность. Сама она происходит от знатной фамилии, приходясь племянницей знаменитому Потемкину. В молодости, вместе с богатством и знатностью, она пленяла красотой. Она блистала на придворных балах. Герой севера, министр и любимец Екатерины, умер на ее руках. Она была баловницей императрицы и теперь, в восемьдесят лет, с таким же жаром и рвением заботится об увеличении своего богатства и влияния, как бы в восемнадцатилетней юности. Состояние ее самое значительное во всей империи. Графиня является неограниченной повелительницей в своих владениях, которые превосходят пространством несколько немецких княжеств вместе взятых.

Я ожидал, конечно, встретить особу величественную и важного вида, имевшую когда-то честь носить шлейф императрицы всей России, и мысль о представлении ей приводила меня в некоторое смущение. Каково же было мое изумление, когда козачка-горничная ввела меня в маленькую комнату, почти лишенную мебели. Стены комнаты были попросту вымазаны мелом. Все убранство камина состояло из грубо раскрашенного гипсового бюста императрицы Екатерины. В камине лежало несколько полен дров. Дубовый стол был завален кипами бумаг и тетрадей.

В ту минуту старая графиня занималась поверкой счетов своего управляющего. Она подписала несколько последних бумаг и отпустила его, дав поцеловать свою руку. Когда управляющий вышел из комнаты, она повернулась ко мне.

Это была женщина среднего роста и довольно полная. Черты ее лица сохранили следы былой красоты. Иногда это лицо оживлялось выражением. Глаза были еще блестящи и полны огня, несмотря на восьмидесятилетний возраст графини. На голове ее был надет чепец из муселина. Об остальном костюме нельзя было судить, так как вся она закутана была в длинный турецкий шлафрок. Она нюхала в большом количестве табак, просыпая две трети его на свое платье.

Алупка. Рисунок де Палдо. 1803 г.
Алупка. Рисунок де Палдо. 1803 г.

Сидя в вольтеровском кресле, она постоянно терла щеки пальцами. Я был прежде всего поражен красотою ее рук, маленьких и полных, как руки восемнадцатилетней девушки. Большая бирюза, украшавшая указательный палец, еще более обнаруживала необыкновенную белизну их кожи.

— Я чрезвычайно рада познакомиться с вами, — сказала она мне. — Как англичанин, вы видели, конечно, множество прекрасных садов; но нигде не найдете вы ничего похожего на Александрию.

Я поклонился в знак согласия.

— Это сад Потемкина, — продолжала старая графиня, любившая говорить и неохотно уступавшая слово другому. — Это сад Потемкина, и он посвятил его дружбе. Здесь вы увидите несколько деревьев, посаженных императором в последний его приезд. Тут стоит и бюст его, окруженный железной решеткой. На этом месте император пил как-то чай. Беседки и статуи стоили мне больших денег, но я купила все на наличные деньги и воспользовалась скидкой, что составило немалую сумму. Этот сад обошелся мне в четыре миллиона рублей. Но знаете ли, что сказала мне императрица? Она сказала: «Графиня, все эти деньги остались здесь, на месте, а это что-нибудь да значит»... Гуляя, вы встретите несколько беседок, в окна которых вставлены стекла. В этом виноват Бонапарт. Я дала обет отпраздновать изгнание французов, затратив десять тысяч на украшение моей резиденции, и эти стекла вошли также в число украшений... В большом павильоне вы заметите мраморный бюст императора, у подножия которого на медной доске вырезаны следующие слова... Вы вероятно понимаете по-русски... Вырезанные слова были буквально произнесены императором; они означают: «Я до тех пор не вложу сабли в ножны, пока на русской земле останется хоть один неприятель».

Графиня продолжала говорить таким образом, не давая мне возможности вставить ни слова. Вдруг она остановилась. Ее лицо болезненно сжалось, и она сказала упавшим голосом:

— Доктор, не знаете ли вы какого-нибудь средства от судороги? Вот десять лет как она не дает мне покоя.

Я понял тогда, почему она постоянно водила рукой по щеке: она разминала этим способом мускулы лица и останавливала их сокращение.

В эту минуту ударили в колокол на обед. Графиня указала мне пальцем на дверь столовой и просила меня быть без церемоний. Она предложила мне присоединиться к другим гостям и занять место за столом. Что касается ее, то она сейчас выйдет и сама.

Я повиновался и вышел.

В столовой было еще меньше мебели, чем в комнате, служившей приемной. Стены ее были совершенно голы. Посреди комнаты стоял длинный стол, накрытый белой скатертью, на которой, кроме тарелок, видна была только, перед прибором хозяйки дома, бутылка шампанского, да бутылка донского вина на противоположном конце стола. Всех обедающих было пятнадцать человек. Сзади каждого из нас стоял лакей в великолепной ливрее. Чрезвычайно изумленный уже этой обстановкой, я был удивлен еще больше, когда подан был обед. Он начался с холодной ветчины, нарезанной ломтиками, которую обносили вокруг стола на большом блюде. За ветчиной последовал pate froid, потом салат, потом кусок пармезанского сыра.

Очень любя холодные обеды, я рад был поесть по своему вкусу и делал честь подаваемым кушаниям. Я ел бы всего и больше, если бы слушался только своего аппетита; но я заметил, что соседи мои по столу едва дотрагивались до подаваемых блюд, и я не хотел отставать от них. Тем не менее я готов был уже в третий раз спросить себе хлеба, как вдруг, к неописанному моему удивлению, лакей принес на стол вазу с супом. В ту же минуту вошла графиня и села на свое место.

Какой же я был неуч, и как я ошибся! Ветчина, пирог, салат и сыр, не говоря о шампанском и донском вине, не составляли обеда, а только как бы прелюдию к нему, предисловие и приготовление к работе более серьезной.

Я был немного сконфужен своей ошибкой, тем более что удовлетворил свой аппетит на мелочах, которые должны были только его пробудить. Тем не менее я вооружился мужеством и решил подражать во всем действиям графини, убежденный, что в моем неведении обычаев это был единственный способ не наделать новых неловкостей. Я наскоро покончил с тарелочкой ракового супа, действительно превосходного, и так как графиня запила его стаканом вина, я схватил бутылку, стоявшую возле меня и налил себе полный стакан, который и выпил. Может быть поступок мой не подходил к принятому этикету или, глотая это вино, чертовски кислое, я не мог скрыть легкой гримасы, не ускользнувшей от графини, но только стоявший позади меня лакей получил приказание поставить возле меня на стол бутылку пива и бутылку квасу. Я довольствовался этими двумя напитками в остальную часть обеда, хотя они не были мне по вкусу.

В то время, как происходила эта перемена бутылок, подали громадный кусок ростбифа. Графиня, при каждой перемене блюда, накладывала очень много себе на тарелку, но, отведавши два-три раза, сейчас же приказывала убирать. Мне объяснили, что любимой горничной предоставлено было преимущество кончать все, что оставалось на тарелках госпожи, и что эти тарелки, еще на две трети наполненные, ей и предназначались. После мяса подали в соуснике гречневую кашу с холодным маслом. Я решился пропустить это блюдо, не дотронувшись до него. Потом следовала рыба — коропа под соусом, и я отведал кусочек. Но продолжать этот бой было решительно не в моих силах. Если б вино было лучше или если б я его больше выпил, оно дало бы мне силы быть более выносливым, к чему пиво не было пригодно. К счастью, мне показалось, что обед приближается к концу, и вид жаркого из дичи дал мне знать, что скоро появится десерт.

Я заметил, что соседи мои по столу едва обменивались несколькими словами и были всецело заняты важным делом настоящего момента.

За десертом я не заметил ничего решительно чужеземного: графиня изгнала все покупное. Она принадлежала к людям, полагающим, что каждая страна может и должна сама себя довольствовать. Скатерть не сняли со стола, как принято в Англии. Я насчитал пятнадцать сортов фруктов. Все они были из садов нашей хозяйки. Персики, дыни и яблоки были превосходного вкуса. Маленькая сахарница, полная мелким сахаром, была предложена графине, которая взяла щепотку и посыпала кусок дыни, бывший у нее в руках, но сейчас же отправила сахарницу, заметив, что дыня сама по себе достаточно сладка.

Портрет графини А. В. Браницкой с детьми. Копия Луизы Дессеме с оригинала А. Кауфман
Портрет графини А. В. Браницкой с детьми. Копия Луизы Дессеме с оригинала А. Кауфман

После этого хозяйка дома, бросив вокруг себя взгляд, сопровождаемый любезной улыбкой, встала из-за стола: все встали по ее примеру и многие из обедавших подошли поцеловать ей руку. Мы перешли в залу, где приготовлен был кофе. Несколько минут спустя графиня предложила мне прогулку по садам, о великолепии которых я много уже слышал.

Эти сады оказались достойными своей славы. Массы зелени, бассейны, полные рыбой, партеры цветов и пр. — все, одним словом, было в степени самого высшего тона. Хозяйка дома пила только шампанское. Ей позволено было пить одно это вино. Я упомянул уже, как она одна только посыпала сахаром дыню и как после этого тотчас же унесли сахарницу. Этот характерный эпизод рисует лучше нравы страны, чем все, что можно было бы сказать на эту тему. Две-три подробности дорисуют еще характер графини.

Для нее не было ничего ни слишком великого, ни слишком мелкого. Обладательница царского богатства, она изощряла способности в спекуляциях и, взимая со своих крестьян только самый легкий налог, была бы в состоянии поставить на ноги армию или снарядить флот. Очень щедрая в некоторых случаях, она проявляла в других крайнюю скупость. Недостатки ее были слишком преувеличиваемы. Что бы ни говорили по этому поводу, ее крестьяне не показались мне более несчастными, чем крестьяне соседних владельцев. У нее были приятные манеры, способность вести интересную беседу и достаточно образования. Правда, она преисполнена была предрассудков, но это было последствием обстоятельств, среди которых она выросла и прожила жизнь»...

 

Источник: В.Г. Племянница Потемкина // Киевская старина. — 1888. — Ноябрь. — С. 72-77.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

Графиня Александра Васильевна Браницкая (1754-1838), дочь сестры Г. А. Потемкина М. А. Потемкиной (Энгельгардт). С 1775 г. фрейлина Екатерины II, сопровождала в 1787 г. императрицу в путешествии по Крыму. Императрица пользовалась ею в политических целях, рассчитывая на ее ум и на положение мужа ее, коронного гетмана польского и русского генерал-аншефа К. П. Браницкого. Графиня сопутствовала мужу на Варшавский сейм 1791 года и должна была своим очарованием содействовать привлечению короля Станислава-Августа Понятовского на сторону России. Узнав о болезни Потемкина, которого очень любила, Браницкая выехала из Киева в Яссы, чтобы ухаживать за ним, и Потемкин скончался у нее на руках, по дороге из Ясс в Николаев. На месте кончины Григория Александровича Браницкая поставила памятник в виде каменной колонны и заказала картину, изображающую смерть Потемкина. Унаследовала большую часть имений своего дяди Потемкина. Умерла в глубокой старости, похоронена в Белой Церкви.

 

 

Источник:

Увлекательное крымоведение (XVIII-XIX века) / Сост. Н.Н. Колесникова. — Симферополь: Бизнес-Информ, 2008. — 200 с. 16 стр. цв. вкл. + 1 стр. фронтиспис. — (Серия Раритеты).

 

Информация о книге на форуме сайта.

 

Комментарии

Список комментариев пуст


Оставьте свой комментарий

Помочь может каждый

Сделать пожертвование
Расскажите о нас в соц. сетях