XIV. Абибе или рабство!

← Предыдущая глава 

Общий крик толпы пролетел по всей равнине в тот самый момент, когда мурзак победоносно поднимался на ноги.

И снова наступило общее молчание.

— Нужно было бы тебе еще нос выкрасить, да не стоит рук пачкать собачьей кровью, — произнес Джан-Барабатыр-бей, насмешливо и гордо отряхнувшись.

Юрка ничего не ответил и как-то виновато встал и пошел из круга.

А мурзаки-закладчики в то же время и так же совершенно безмолвно стали удаляться.

— Когда жеребцов приведете? — крикнул им вслед Арсланов.

— Мы тебе не табунщики: сам придешь и возьмешь. Ты поборол, мы уговор держим, а водить сами не станем, — отвечали они.

А Джан-Барабатыр-бей гордо подбоченился и, обходя козырем по кругу, крикнул:

— Что же вы уходите, Юркины друзья? Куда спешите? Не хочет ли кто-нибудь из вас отбороться? Пусть выходит! И хоть я уже с двумя боролся, но могу еще десятерых бросить на землю. Ну-ка! Кто не трусливее зайца, выходи сюда на круг, попробуй счастья!

Общее молчание было ответом вызывавшему. А он, переминаясь молодецки, продолжал:

— Что? Верно, тут собрались одни только зайцы? Так бегите же скорее отсюда, а то я велю своему кучеру свистнуть собак сюда из города: загрызут!

— Смотри, чтобы и тебя самого не разорвали: собаки ведь волчьего духа не любят, — ответил кто-то из толпы.

— Трусы!.. Чушки!..— продолжал оскорблять победитель присутствовавших. — Боитесь, потому что бараны: козлы пошли и стадо за ними. Стойте, я вам пастухов пришлю, чтобы поберегли вас, а то пропадете!

Толпа, отодвинувшись от круга, безмолвствовала, и только недружелюбно глядела на расходившегося хвастуна.

— Ну, что же? Ни одного храброго нет? Никто не выйдет? Я вызываю всякого, кто захочет со мной бороться, и отвечу всем, чем угодно. Вчера говорил вам это и сегодня слова своего не переменю, потому что оно княжеское.

— Стойте, соседи и все правоверные! Я накажу этого хвастуна,— раздалось в ответ откуда-то из-за круга.

И вдруг вся начинавшая было уже расходиться толпа, как один человек, остановилась и стала опять подвигаться к кругу, а в одном месте кто-то спешно и решительно протискивался вперед к веревке.

Этот возглас были так неожидан, что даже сам Джан-Барабатыр-бей удивленно остановился на одном месте.

Через несколько секунд перед изумленной толпой в круг вошел твердой походкой молодой и красивый татарин.

— Темир-Булат! Темир-Булат! — раздалось со всех сторон.

Джан-Барабатыр-бей презрительно измерил его глазами и насмешливо спросили:

— Откуда, гриб, вышел? На навозе вырос?

— Каждая трава на своем месте растет, — отвечал в тон ему джигит. — Гриб хоть и на навозе растет, да его люди едят, а проклятый дурман хоть и в степи стоит, да его всякая скотина обходить, потому что он дурман!

— Молодец, молодец, Темир-Булат! Хороший ответ дал. Так ему и нужно, — раздались со всех сторон одобрительные восклицания присутствующих.

— Хорошо, гриб, — отвечал, позеленев от злобы, надменный мурзак. — Твоя правда, что грибы люди едят. Тогда подходи же, я тебя съем сейчас!

— Аш-олсун*, бей, только, смотри, не подохни потом, потому что не всякий гриб и съесть можно: есть такие грибы, что от них даже поганая чушка дохнуть может...

— Ты выходишь со мной, беем, бороться, — перебил его мурзак, которому, как оказывалось, становилось невыгодным состязаться с новым противником в язвительности, — а какой же заклад ты положишь? У тебя хоть шапка-то на голове есть ли?

— Что на моей голове есть и чего нет, всякий видит, а вот есть ли что-нибудь в твоей голове, никому не видно, а по словам твоим выходит, и всякий так подумает, что там у тебя как в пустой яме, — отвечал с достоинством джигит.

— Какой же заклад ты можешь поставить против моего? — спросил уже прямо Джан-Барабатыр-бей и прибавил гордо: — Я поставлю денег, сколько хочешь, потому что они у меня тут, — и мурзак самодовольно похлопал себя по карману шаровар, — а у тебя где капиталы?

— А мои капиталы вот здесь, — отвечал не менее гордо джигит и протянул вперед две руки. — Твои капиталы от тебя унести можно; моих не унесешь; а стоят они не меньше твоих, потому что на всякую работу способны.

— Я поставлю тысячу рублей, — сказал нетерпеливо мурзак, а ты сколько?

— И я не меньше, потому что моим закладом буду я сами: если ты поборешь меня, я на десять лет твой раб и слуга. Это стоит не меньше твоих денег. Но я думаю, что наш заклад, и твой, и мой, очень мал: нужно прибавить к этими закладам еще что-то, много больше того, чем сколько мы оба ставим!

И вся безмолвная теперь толпа зрителей и сам мурзак, по-видимому, были поражены такими речами джигита.

— Что же мы поставим еще? — спросил Джан-Барабатыр-бей удивленно.

— Мы поставим то, что стоит больше, чем сто самых больших бочек серебра! Оно теперь одинаково: и твое и мое, и не твое и не мое. Так пусть же наша борьба покажет, чье оно!

— Я не знаю, что же это такое? — спросил с полным недоумением мурзак.

— Это — Абибе! — крикнул джигит и, не давая мурзаку опомниться, повернулся к толпе и громко произнес:

— Будьте вы все, добрые люди, сколько вас тут есть, свидетелями и судьями нашего дела. Я засватал Абибе, дочь кадия Даута-Хайруллы-Шарафетдина-оглу, а он, этот богатый бей, перебил мое сватовство и заставляет Даута отдать дочь ему, а не мне. Он, этот волк, позавидовал моему счастью, потому что все знают, что Абибе — брильянт. Я сначала хотел убить его за это, но отец Абибе и мулла-эффенди Файзулла-Нубин-Шарафетдин-эффенди именем святого Корана запретили мне это преступление. Так пусть же решит мое счастье наша честная борьба. Он знаменитый борец, который сейчас на ваших глазах поборол даже самого Юрку; значит, ему бояться нечего! Если он поборет меня, Абибе — его жена, а я — его раб на десять лет; если же Аллах поможет мне, Абибе моя, а он — квит с ее отцом за долг, вместо которого он хочет взять себе Абибе, а вся земля, за которую вырос этот долг, не его, а кадия Даута.

— Ну, а эта тысяча рублей, что я теперь ставлю? — спросил мурзак.

— Эти деньги твои. Их не нужно, потому что вместо них будет долг отца Абибе, Даута. Значит: или ты потеряешь его и землю, и Абибе, или ты выиграешь мою службу на десять лет и долг, т.е. Абибе, потому что этими долгом ты хочешь купить Абибе, останется твой! Справедливо ли я говорю, судьи?

— Заклад ровный, — отвечал мулла-эфенди, — и борьба на таком закладе — честная борьба.

— Принимай, бей, принимай! — крикнула сотня голосов из толпы. — Ты сам и вчера, и сегодня здесь перед всеми сказал, что примешь всякий заклад.

— Я сказал, что мое слово княжеское, и не отступлюсь от него, — гордо ответил Джан-Барабатыр-бей.

И противники стали готовиться к этой борьбе на никогда еще небывалый заклад.

Пока они повторяли перед судьями снова и подробно свои условия, которых сборщик податей Абдулла-Жаббар-оглу все не мог никак хорошенько взять в толк, а потом, пока они затягивали кушаки и засучивали рукава, слух о таком небывалом состязании, как борьба на невесту, успел уже облететь всю равнину, и все, кто только там был, даже занятые у своих печей шашлычники и чичир-буречники, бросились к этому кругу борьбы.

Народ напирал со всех сторон так, что окаймляющий круг канат грозил лопнуть. Наконец, давка сделалась уже такой, что в дело сочли своим долгом вмешаться десять надсмотрщиков со своими магическими черешневыми тростями. Они попытались было начать действовать на первый ряд зрителей, который непосредственно напирал на веревку, но это оказалось бесполезным, потому что, не взирая на щедрую порцию палок, получившим их некуда было деваться: толпа напирала сзади.

Тогда надсмотрщики переменили систему. Они с помощью тех же тростей пробрались кое-как через толпу в задние ряды и там произвели столь энергическое воздействие, что в пять минут толпы у круга как и не бывало: задние ряды стремительно разбежались и этим дали возможность отодвинуться передним.

Исполнив столь блестяще свою стратегическую задачу, надсмотрщики спокойно возвратились назад и бесстрастно заняли свои места около судей и по всей передней линии круга, готовые снова при первой же надобности неукоснительно взяться за свои черешневые эмблемы для восстановления и поддержания должного порядка.

Борьба началась. Пальцы обоих противников точно стальными клещами впились в пояса друг другу. Вот они наклонились корпусами почти до самой земли, потом опять выпрямились и снова наклонились.

Джан-Барабатыр-бей был и сильнее, и толще, и намного выше джигита; зато стройный и гибкий Темир-Булат был, очевидно, гораздо ловчее мурзака.

Потоптавшись несколько минут и сделав три-четыре оборота на одном месте, мурзак дважды притянул к себе противника и дважды же оттолкнул его, а вслед затем приподнял его на воздух. Весь тонкий корпус молодого борца отделился почти на пол-аршина от земли, но в это время со всех сторон круга раздались голоса зрителей:

— Не смеешь, бей, через голову бросать, не смеешь! Ты старый борец и должен знать правила борьбы.

— Лучше вас знаю, — отвечал, продолжая борьбу и кряхтя, мурзак. — Я хотел только посмотреть, какой он тяжелый. Легкий как ягненок, а такой тяжелый заклад принял на себя!

— Маленький жук еще легче, а какой большой и тяжелый шар катит перед собой по дороге и не думает даже, из чего этот шар состоит, — послышался голос джигита.

Толпа от такого сравнения мурзака с навозным шаром одобрительно и весело загоготала.

— Откус себе язык, мальчик, а то я тебе выдавлю его из горла! — закричал рассвирепевший мурзак и потряс противника несколько раз своими могучими руками.

— Я не груша, что ты трясешь меня, — отозвался на это джигит, ловко упираясь о землю при каждом повороте то правой, то левой ногой. — Все равно ни усов моих, ни моей злобы на тебя из меня не вытрясешь.

Эта насмешка окончательно разозлила мурзака, и он вслед затем решил сейчас же перейти в наступление и покончить с наглым джигитом тем же самым способом, каким он только что победил уже двух силачей: карасубазарского кожевника и рыбака Юрку.

Вот он вдруг выпрямился во весь рост, а руки его в то же самое время, сгибаясь в локтях, как два железные шалнера, притянули джигита вплотную к нему. Расчет был очевиден: прижав противника плотно к себе и слившись с ним почти в одно целое, он имел в виду затем навалиться на него всей тяжестью своего грузного тела и грохнуть его о землю.

Но Темир-Булат не даром зорко следил, стоя у самой веревки, за каждым движением своего противника в то время, когда тот боролся с кожевником и Юркой. Он успел изучить до тонкости этот его обычный прием и заранее приготовился.

Как только он почувствовал, что решительный момента наступает и руки мурзака начинают уже тянуть его к противнику, он против всякого ожидания Джан-Барабатыр-бея, обманув его притворным сопротивлением этому притягиванию в первую секунду, потом сам вдруг рванулся к нему, потянув и его к себе, и едва прикоснувшись грудь с грудью к врагу, прежде чем тот успел к силе своих мощных рук присовокупить еще и тяжесть своего огромного тела, он левой, а не правой как всегда, ногой стремительно ударил мурзака по икре его правой ноги, и эта изумительно ловко и быстро данная противнику подпояска решила его судьбу.

Задрожав в воздухе как подломленный дуб, Джан-Барабатыр-бей грохнулся во весь рост на землю, а руки его, инстинктивно искавшие в момент падения где-нибудь опоры и задержки, сами собой отделились от пояса противника и вместе с телом упали ладонями вверх в обе стороны.

На весь этот последний момент пошло не более двух-трех секунд времени.

Как молодой ягуар спрыгнул Темир-Булат со своего крестом еще лежавшего под ним на земле противника и диким голосом радостно вскрикнул:

— Абибе!.. Абибе!.. Ты не его, а моя!

Но в этот момент он и сам вдруг зашатался и, потеряв на несколько минут сознание от чрезмерного напряжения сил и нервов, тихо опустился на землю в стороне от повергнутого им противника, у самых ног продолжавших безмолвно сидеть на своих местах судей борьбы.

Пораженная всем происшедшими толпа на секунду замерла. Но вслед затем раздался оглушительный рев, и толпа, точно наэлектризованная какой-то силой, рванулась вся сразу вперед.

Веревки и кольев в один момент как и не бывало.

Подхватив на руки молодого героя, она понесла его в город. Затем вдруг раздались крики:

— Даут!.. Кадий!.. Отец подруги звезд!,.

И когда Темир-Булат очнулся, он увидел, что толпа несет на себе не его одного: рядом с ним лежал и старик Даут.

— Беда прошла, отец, — сказал тихо счастливый джигит, и у обоих, старика и юноши, из глаз брызнули слезы.

Толпа бережно спустила с рук отца Абибе и ее счастливого жениха у калитки дома кадия. Кто-то сорвал с них обоих шапки, и в эти шапки вдруг полетел целый дождь золота, серебра и меди.

— Кто так себе взял жену, тот пусть живет богато! — кричали мурзаки, а денежный дождь, все звеня и звеня, сыпался в обе стоящие на земле у ног молодого героя шапки.

……………

И снова в эту ночь до самой светлой зари над крышей старого кадия раздавался счастливый шепот, но его слышали и понимали только мириады звезд, которые, точно радуясь счастью своей белолицей подруги, особенно ярко горели и переливали всеми цветами в таинственной выси сплошь убранного алмазами небосклона.

Они брызгали в глаза счастливой Абибе золотыми стрелками; вспыхивали то голубыми, то красными, то чуть зеленоватыми комочками пламени; они «улыбались» и на своем языке говорили понимавшей их девушке, что радуются ее счастью, что они знали все это вперед и вот почему неделю тому назад, когда Абибе изливала перед ними щемившую ее сердце тоску, они не могли ей сочувствовать и играли с ней радостными лучами вместо того, чтобы затуманиться и померкнуть, глядя на ее жгучие слезы.

———

В день свадьбы Темир-Булата и Абибе кадий Даут-Хайрулла-Шарафетдин-оглу подарил новобрачным для разведения нового виноградного сада тот самый кусок земли, который теперь уже стал его собственностью и за аренду которого он чуть-чуть не заплатил мурзаку Джан-Барабатыр-бею Арсланову счастьем своей любимой дочери, а все участвовавшие в закладе за рыбака Юрку мурзаки прислали каждый Темир-Булату по коню, а Абибе — по корове.

КОНЕЦ.

← Предыдущая глава 

Комментарии

Список комментариев пуст


Оставьте свой комментарий

Помочь может каждый

Сделать пожертвование
Расскажите о нас в соц. сетях