XIII. Праздничные игры и борьба.

← Предыдущая главаСледующая глава →

Солнце только что зазолотило своими первыми лучами город, реку и далекие горы, а уже вся равнина над ущельем реки Чурук-Су кипела движением и жизнью. Разряженная по-праздничному толпа с нетерпением ожидала начала борьбы, для которой в нескольких местах были огорожены кольями с протянутой по ним веревкой большие круги, причем в каждом из этих кругов была выкошена трава и репейник, кочки утрамбованы и каждое ограниченное веревкой пространство в кругу заботливо очищено от камней и всего того, что могло бы помешать состязающимся борцам. Там и сям в толпе расхаживали всевозможные «усталар» (мастера) из цыган. Элекчи, нагруженные целыми горами решет, сит и подситков, и демерджи с принадлежностями для ковки лошадей и ящиками с ножами, серебряными цепочками, браслетами (белезики) и массивными украшениями для поясов, на все манеры выкрикивали, предлагая желающим свои товары и услуги; курбеты, с десятками привязанных к их повозкам лошадей, старались убедить всех проходивших мимо, что у каждой из приведенных ими на продажу лошадей ноги вылиты из стали, а бег быстрее ветра.

Разносчик бузы, язмы и разных сластей сновали в толпе, присматриваясь зорко, где остановилась кучка, чтобы сейчас же предложить ей свои напитки и лакомства; а около печей для приготовления шашлыка и чичир-буреков было так людно, что трудно было протиснуться, потому что каждый спешил утолить голод, чтобы не отрываться потом, когда начнутся состязания. И все это сновало, кричало, жевало, торговалось под наблюдением важно расхаживавших тут же выбранных муллами от каждого прихода надсмотрщиков с черешневыми палками, которыми они, не стесняясь, призывали к порядку каждого, нарушившего, по их мнению, таковой, в особенности около мест, где происходили разные игры.

В одном месте несколько молодых джигитов, положив на землю не толстую, но крепкую веревку, легли на нее рядом лицом вниз и плотно один около другого, а выбранные ими два атамана заботливо покрыли их несколькими буйволовыми кожами и, обвязав себя вокруг пояса концами веревки, на которой укрытые колеей лежали, стали по обеим сторонами лежавших. А целая толпа молодых татар, вооружившись свитыми из кушаков длинными жгутами, приготовилась к нападению.

Задача игры состоит в том, что атаманы должны всеми силами защищать лежащих под кожами от ударов жгутами, которыми награждают их нападающие со всех сторон, и во что бы то ни стало тронуть кого-нибудь из ударивших ногою. В таком случае «запятнанный» (эта игра отчасти напоминает «пятнашки») выходить из числа нападавших, и, когда таких наберется столько же, сколько лежит под кожами, они меняются местами и из нападающих обращаются в осаждаемых, которым под кожами приходится поистине несладко, потому что, кроме довольно чувствительных ударов жгутами, они еще много страдают и от своих же атаманов-защитников. Защитники эти, привязанные веревкой, лишены свободы действий на далекое расстояние и вынуждены бывают то и дело вскакивать на лежащих под кожами, стараясь коснуться ногой того или другого из нападающих со всех сторон сразу. При этом они путаются все время между собой, падают и в таком случае, пока поднимутся опять на ноги, принимают своей и уже не покрытой никакой другой, кроме собственной кожи, спиной, всю порцию жгутов, на которую совсем не скупятся проворные нападающие. Крики, стоны, возгласы, смех стоят все время над местом игры, и весь этот гам и шум, чем дальше идет игра, все усиливается и усиливается, потому что освобожденные всякий раз из-под кож джигиты, обратившись сами в нападающих, стараются с лихвой отдать все полученное ими тем, которые оказались теперь осаждаемыми. И не одну неделю потом все принимавшие участие в игре носят на себе несомненные доказательства того, насколько оживленна и весела была эта приятная забава.

А если еще при этом кто-нибудь из играющих отступит от хорошо всем известных правил игры и начнет спорить, когда ему укажут на это нарушение и потребуют, чтобы он исполнил упущенное, тогда в дело вмешиваются всегда присутствующие здесь же серьезные и непогрешимые надсмотрщики. Верные правилу: «чтоб слов не тратить по-пустому, где нужно власть употребить», эти справедливые судьи факта начинают своими черешневыми палками очень настойчиво и вполне убедительно доказывать спорщику всю неосновательность его заблуждения, чего обыкновенно и достигают благополучно, так как черешня дерево столько же твердое, сколько и гибкое, и всякий самый задорный и упрямый спорщик после таких убедительных черешневых доказательств обыкновенно весьма скоро отказывается от самых заветных убеждений по спорному вопросу и, воззвав ко всем земным и небесным богам, обращается в стремительное бегство, преследуемый еще некоторое время по пятам двумя-тремя надсмотрщиками, которые обыкновенно и сами оказываются столь же упрямыми, сколько и настойчивыми спорщиками, потому что не скоро отстают от спора. В таких случаях только поистине заячья быстрота ног единственное спасение заблуждавшегося.

А в то же самое время неподалеку от играющих в эти своеобразные пятнашки происходить другая игра, менее чувствительная для спин, но зато весьма чувствительная для ног. И здесь точно так же присутствует несколько вооруженных такими же длинными и такими же гибкими черешневыми тростями надсмотрщиков, которые зорко наблюдают порядок и не менее зорко следят за исполнением всех правил игры.

Около полусотни татар уселись в круг таким образом, чтобы между двумя рядом сидящими оставалось пространства не менее двух-трех шагов. Из нескольких кафтанов сделан и туго перевязан веревками большой шар, который сидящие в кругу очень быстро перебрасывают один другому, а один джигит все время бежит за этим шаром, стараясь поймать его налету.

И здесь все время стоить несмолкаемый шум, потому что по правилам игры, если шар схвачен ловящим его не налету, а в руках у сидящего или с земли, то это не считается, и шар снова летит от одного к другому, и снова ловящий мчится за ним по кругу. Вот он уже опередил его и, значить, сейчас схватит его налету, как только сидящий бросить его следующему. Он уже приготовился и протянул обе руки вперед, но тот, у кого был шар, вдруг неожиданно повернулся и бросил его в другую сторону соседу, а этот опять дальше, так что, прежде чем ловящий успеет в свою очередь повернуться, шар уже очень далеко от него. И он снова и снова безуспешно мчится за ним, пока, наконец, изловчится схватить его налету и поменяться ролями с тем, кто так неловко бросил его последним.

Вот ловящий схватил долго не дававшийся ему шар в тот самый момент, когда он долетал уже до сидящего в кругу, так что оба схватили его почти в одну и ту же секунду и тянут каждый к себе. Поднимается спор и крик: ловивший доказывает, что шар пойман, сидящий и прочие играющие распинаются за то, что это не считается, потому что шар пойман, на руках у сидящего. Шум и гам стоять невообразимые: никто не хочет уступить, никто не убеждается доводами противника. Дело доходит до того, что ловивший начинает вырывать шар из рук сидящего, за которого заступаются ближайшие соседи. Начинается перебранка. Но в тот самый момент, когда спор обостряется настолько, что грозить перейти в свалку, появляется неизменно хладнокровный надсмотрщик с присущим ему твердым и гибким атрибутом власти, и черешневая трость начинает бесстрастно и быстро молотить спину того, кто, с точки зрения надсмотрщика, был неправ.

Спор был так горяч, что после первого удара получивший его даже не соображает причины жестокой боли в спине и по инерции продолжает тянуть шар к себе, крича свои доводы. Но трость, извиваясь со свистом, неуклонно перетягивает его второй, третий, десятый раз.

Спорщик взревел нечеловеческим голосом и, моментально же забыв и о шаре, и обо всем в мире, кроме собственной спины, безуспешно старается несколько секунд схватить налету уже не шар, а черешневую палку, но вслед затем, конечно же, обращается в бегство. В тот самый момент, когда он поворачивает тыл, справедливый третейский судья, лично обративший свое непогрешимое решение к предварительному исполнению, с особенным старанием и удовольствием вытягивает его в последний раз «на дорожку» по всей длине спины, захватив кончиком трости и кончик левого уха, и затем в виду совершенной несомненности отступления врага прекращает военные действия и отступает спокойно и сам. Игра продолжается.

В третьем месте два важных длиннобородых телала с оглушительными голосами продают с публичного торга весьма основательно настеганного перед этим бурого мерина, серебряную шейную цепочку с массой каких-то странных привесков, две пары стремян, атласные черные штаны с расшитой шнурками атласной же курткой, совершенно новую нагайку с дорогой обложенной серебром рукояткой и пару молодых павлинов. Один выкрикивает высшую цену, предложенную за все это имущество гуртом, другой кричит цены каждого предмета порознь. Публика живо интересуется торгами, неуклонно набавляет цены по копейкам.

Страсти разгораются. Телалы уже охрипли, а надбавки все идут и идут. Настеганный мерин здесь же привязан к столбу, пугливо прядет ушами и дико озирается по сторонам при приближении к нему кого-либо из торгующихся или публики.

Один из телалов, выкрикивавший гуртовую цену, уже смолк, потому что гуртовые надбавки прекратились, а цены порознь в общей сумме далеко превысили последнюю цену, предложенную за все имущество сразу. Еще через несколько времени все предметы были уже проданы, кроме нагайки и одного павлина. Из-за нагайки состязаются два мурзака: низенький и жирный в синем наряде и сухой и длинный как жердь — в черном; павлина же ожесточенно оспаривают друг у друга какой-то мулла, содержатель шашлычни и богатый заезжий курбет.

Синий мурзак, доведенный копеечными надбавками своего противника до исступления, не выдержал, наконец: он прибавил сразу половину последней цены и предложил, таким образом, по крайней мере пятерную стоимость нагайки. Сухой мурзак был так ошеломлен столь неожиданной прибавкой, что не успел даже ничего прибавить со своей стороны до тех пор, пока телал не выкрикнул в последний раз этой цены, и нагайка досталась жирному. Это так разобидело проигравшего конкурента, что он против всякого ожидания ввязался в торг о павлине, и там сразу же предложил двойную цену.

Мулла, курбет и шашлычник открыли только рты от удивления и... лишились столь желанного павлина.

Пока длинный как жердь неожиданный обладатель птицы вносил телалу стоимость ее, курбет и шашлычник вздумали затеять спор о том, что мурзак не имел де права вмешиваться в этот торг, но телал весьма основательно заметил на это, что торг общий, и принимать участие в нем могла бы и любая собака, и всякая другая скотина, если бы только она имела деньги и могла торговаться.

Покупатель-мурзак ничуть не обиделся за сравнение, но оставшиеся за флагом курбет и шашлычник не хотели угомониться. Оба одновременно начали было кричать о каком-то мошенничестве со стороны телала, но... пара черешневых палок сейчас же заставила обоих тут же отказаться от столь неосторожно высказанного вслух мнения о телале, и порядок был восстановлен.

Наконец, около полудня началась и борьба.

Около главного мурзачьего круга, где должны были состязаться Джан-Барабатыр-бей и Юрка, образовалось целое скопище народа. Все с нетерпением ожидали этого редкого состязания.

С одной стороны круга стоял Юрка, окруженный всеми заложившими за него заклад мурзаками, с другой — Джан-Барабатыр-бей со своей партией. В самом кругу на краю у веревки важно уселись на разостланных на земле ковриках почетные судьи состязания: главный мулла Файзулла-Нубин-Шарафетдин-эфенди, сборщик податей Абдулла-Жаббар-оглу и тот самый жирный мурзак в синем костюме, который на торгах приобрел нагайку. Предмет счастливой покупки был у него в руках.

При избрании почетных судей вместо сборщика податей был выбран сначала кадий Даут-Хайрулла-Шарафетдин-оглу, но в виду своего родства с другим судьей, муллой, а также и потому, что придется высказывать мнение о Джан-Барабатыр-бее, с которым у кадия были и свои личные счеты, он сам устранил себя от этой почетной роли и был заменен сборщиком податей Абдуллой-Жаббаром-оглу.

Тогда кадия сейчас же пригласили судьей в другой соседний круг.

Началась борьба. Состязались свои и приезжие силачи, но ставки были пока сравнительно мелкие.

Боролось сразу не больше одной пары для того, чтобы судьи с достаточным вниманием могли следить за ходом состязаний и справедливо присуждать призы. Наконец, после нескольких часов состязаний победителем остался карасубазарский атлет, кожевник Ахмет колоссального роста и силы.

Когда он уложил последнего противника и получил довольно крупный приз, охотников состязаться с ним уже не нашлось. Напрасно три телала с трех разных сторон круга громогласно вызывали желающих: — таковых не находилось.

В толпе уже начинали роптать, что-де Карасубазар одолел всех, и все-де боятся его, потому что никто не выступает. Юрка не выдержал и стал просить заложившихся за него мурзаков пустить его на состязание с Ахметкой, но те запротестовали на том основании, что он может утомиться с таким огромным противником и проиграть из-за этого только свою партию с Джан-Барабатыр-беем.

Услышав это Арсланов насмешливо улыбнулся и гордо выступил на арену.

— Разве можно назвать хорошей саблей ту, которая может перерезать только одного человека, а потом становится ни на что не годной? — сказал он, приосаниваясь молодецки. — На такой сабле лучше шашлык жарить, а не брать ее на войну! И если джорга только одну версту идет хорошо, а потом начнет спотыкаться, я не сяду на него, потому что значить это осел-водовоз, а не джорга! Пусть Юрка сидит со своей компанией, а я до него еще и этого верзилу об землю брошу... Какой заклад?

Полтораста рублей, — прокричали телалы.

— Держу, — отвечал мурзак и снял с себя куртку.

— Положи деньги перед судьями, где лежать и мои, — сказал ему спокойно Ахмет-кожевник, которому чрезвычайно польстило то обстоятельство, что против него вышел такой именитый мурзак.

— Я хотел прежде тебя положить на землю около них, — произнес насмешливо мурзак, но исполнил требуемое.

— Не с того начинаешь, — ответил противник и засучил получше рукава рубашки.

Они схватились, и не больше как через три минуты верзила-кожевник, действительно, уже лежал плашмя на спине у самых ног судей около денег.

Восторженный крик толпы был наградой победителю, который сам даже не упал, а только нагнулся всем корпусом, чтобы придавить противника плечами к земле.

— Когда такой поборет — не стыдно, — сказал побежденный, вставая.

Эта фраза была верхом торжества для мурзака.

— Ты молодой борец, я — старый, — сказал он с достоинством. — У тебя силы больше, у меня — уменья. И клинышек, хоть и маленький, а колет большое и толстое дерево... Не хочу твоих денег... Бери себе назад свой заклад, а я возьму свой... Мне довольно того, что я тебя, такого большого и сильного, поборол.

Побежденный карасубазарский кожевник взял от судей свой заклад и удалился с арены, по которой теперь гордо расхаживал один победитель-мурзак.

— Ну, Юрка, выходи со своей дюжиной мурзаков, — насмешливо вызывал он противника. — Да попроси их, не сделают ли они тебе подстилку из своих штанов и кафтанов на земле, чтобы тебе мягче было упасть и лежать. А может быть, ты сегодня еще ничего не ел от страха? Так поешь шашлыка на мой счет, да хорошенько, а то силы будет мало.

— Ему есть не нужно. Ты смотри, не голоден ли сам, чтобы не отощал, пока будешь бороться с Юркой, — огрызнулся за Юрку кто-то из мурзаков-закладчиков.

— Ага! — усмехнулся Джан-Барабатыр-бей. — Твоя правда, что ему не нужно есть: ведь пса никогда не нужно кормить до охоты.

— Конечно, не нужно, — громко сказал Юрка, входя в круг, — потому что сытый он не погонится за трусливым зайцем, когда тот начнет убегать, и не станет терзать хищного волка, когда поймает и придушит его.

— Ну, выходи, пес голодный, — сказал, заскрежетав зубами от обидного сравнения мурзак.

— Рано оскаливаешь зубы, волк, — отвечал в тон ему Юрка и также снял с себя куртку.

После этого противники очень туго подтянули на себе кушаки и оба же засучили рукава рубах. Но прежде чем приступить к борьбе, мурзаки и Джан-Барабатыр-бей выложили перед судьями свои заклады, по тысяче серебряных рублей в торбах и, кроме того, здесь же торжественно было повторено, что победитель, т.е. Джан-Барабатыр-бей с одной, или мурзаки-закладчики с другой стороны, имеют право взять на выбор из табунов противной стороны по десяти жеребцов, и что Юрке платит также проигравшая сторона.

Наконец, противники схватились. Они были оба одного роста и почти одинакового телосложения. Взяв друг друга за кушаки так, что у каждого правая рука проходила под левой рукой противника, они начали с того, что каждый, испытывая силу другого, попробовал потрясти противника, и уже после этого первого приема для всякого опытного глаза сейчас же стало ясным, что перевес на стороне мурзака, потому что корпус его при этом сотрясении буквально не дрогнул, тогда как Юрка на секунду поколебался всем телом. Эту разницу заметили и все жадно следившие за всяким движением борцов мурзаки-закладчики, и кто-то из них сейчас же крикнул Юрке.

— Юрка, держись!.. Юрка, держись крепко!..

На этот возглас ни один из боровшихся не отвечал ничего. Они низко согнулись, и как медведи топтались на одном месте, поминутно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.

Каждый из них, очевидно, не решался наступать и ждал, чтобы это сделал противник, и чтобы быть готовым своевременно отразить его попытку. Вокруг наступила такая полная тишина, что только и было слышно, как тяжело дышали оба борца. Вот, наконец, Юрка попробовал было быстрым движением и не слева направо, как можно было ожидать, а в обратную сторону с очевидной целью застигнуть противника врасплох, опрокинуть его на землю, но мурзак был слишком опытный и сильный борец, чтобы пойматься на эту удочку: он своевременно остерегся, отставив подальше в сторону свою правую ногу, чтобы иметь должный упор, и не только устоял против этого натиска, но еще сам чуть не бросил Юрку в ту же самую сторону, в которую тот хотел его опрокинуть.

Как ни быстро совершились эти два наступательные движения у борцов, они рефлективно отразились и на тысячной толпе зрителей: каждый из следивших за борьбой, и в особенности материально заинтересованные в исходе состязания мурзаки-закладчики невольно проделали, кто только головой, а кто и всем корпусом, такие же самые два движения.

И снова на некоторое время борцы по-медвежьи грузно закружились на одном месте. Они оба так сильно упирались в землю ногами, что от подбитых гвоздями каблуков на месте борьбы образовался глубоко вытоптанный в земле круг.

Кушаки у обоих боровшихся от сильного натягивания их руками противника ослабли настолько, что их пришлось подтянуть потуже. Одновременно они выпустили друг друга из рук и в глубоком молчании сначала распустили свои кушаки, а потом затянули их туго-натуго, завернув при этом концы в несколько оборотов вокруг поясов. И снова, сцепившись, они затопали на новом, но одном и том же месте.

Уже от начала борьбы прошло более десяти минут. Ожидание, видимо, начинало утомлять толпу, и то там то сям стали раздаваться возгласы, приглашавшие борцов переходить в наступление. Чем дальше, тем больше и больше начинали волноваться зрители. Одни только судьи сидели неподвижно и безмолвно, застыв на своих местах как статуи.

Вдруг Джан-Барабатыр-бей стремительно выпрямился, притянув вплотную к себе Юрку так, что два тела точно слились в одно.

— Держись, Держись, Юрка! — крикнул кто-то из зрителей отчаянным голосом.

— Поздно!.. Ступай на землю! — раздался в ответ сиплый голос Джан-Барабатыр-бея, и в ту же секунду оба тела уже лежали на земле: Юрка внизу, мурзак — сверху.

← Предыдущая главаСледующая глава →

Комментарии

Список комментариев пуст


Оставьте свой комментарий

Помочь может каждый

Сделать пожертвование
Расскажите о нас в соц. сетях