VI. Предсказание кадия Даута сбылось.

Старый кадий сказал правду и не даром сидел мрачнее ночи в кофейне в предчувствии большого бедствия: оно разразилось гораздо раньше даже, чем того можно было ожидать. Уже несколько дней далекий горизонт неба над горами был сизо-черным и весь точно клубился громадами свинцовых туч, по временам принимавших по краям то там, то сям, в самой толще своей какой-то зловещий кроваво-багряный оттенок. Все эти дни оттуда совершенно явственно доносилось глухое, раскатистое громыхание грозы; а по вечерам вершины и гребни гор то и дело вспыхивали красновато-желтым отблеском далеких молний. В такие моменты казалось, точно вся эта уходящая в бесконечную даль и там совершенно перепутавшаяся толпа почти сплошь косматых и только кое-где на самых верхушках оголенных громад охвачена где-то внизу, в дебрях невидимых издали междугорных глубин и ущелий, сплошным чудовищным пожарищем, отблески которого, прорываясь по временам сквозь гущу лесов кверху до самого зияющего чернотой неба, колоссальными языками и стрелами света точно лизали по пути эти оголенные скалистые выступы и гребни громад. Жутко становилось тогда смотреть в эту то вспыхивающую, то потухающую свинцовую даль. А она медленно и грузно наползала все ближе и ближе. Весь этот с небес опустившийся почти до самой земли ад с раскатами громов и ежесекундными вспышками и треском молний надвигался из-за гор сюда к степям и равнинам.

К вечеру того дня, когда кадий Даут-Хайрулла-Шарафетдин-оглу в кофейне Мухаметжана-Чилиби предупреждал всех о возможном бедствии, буря уже достигла до Бахчисарая. Она разразилась со стремительной неожиданностью и часа два бушевала сначала сухая, без дождя, оглушая грохотом громовых раскатов, ослепляя ежеминутными вспышками молний, бороздивших пепельно-черное небо страшными огненными зигзагами по всем направлениям и срывая и коверкая все, мало-мальски некрепко прибитое или расшатавшееся, яростно налетавшими вихрями страшного урагана.

Ничтожная речонка Чурук-Су, обыкновенно тихой серебристой змейкой вившаяся с едва слышным журчанием через весь город по сплошь засыпанному мелкими камешками руслу, теперь точно переродилась: она почернела, вздулась и с ревом и клокотаньем стремительно неслась к морю громадным кипевшим потоком, срывая и уничтожая все на своем страшном пути. С левой, горной стороны в нее на каждом шагу стремительно свергались неизвестно откуда появившиеся шипевшие грязно-желтой пеной каскады вод для того, чтобы одним все больше и больше расширявшимся и грозно клокочущим потоком понестись с неимоверною быстротой дальше, крутя, повергая и уничтожая перед собой всякую препону. Ни на минуту не смолкавший треск молний, громовые удары, рев все прибывающей с гор воды, свист и взвизгивание урагана составляли все вместе какой-то адский концерт: точно тысячи невидимых демонов слетелись сразу сюда, в этот всегда тихий уголок земли, и при грохоте грома и зареве молний с воплем, гиком, стоном и хохотом закружились, заплясали, завертелись вихрями в диком адском гульбище.

А когда, наконец, буря достигла высшего своего напряжения, при котором громовые раскаты, следуя без всякого промежутка один за другим, обратились в один сплошной, чудовищно-грохочущий вой, а непрерывно сверкавшие молнии обратили наступившую уже черную ночь в огненно-яркий день, но день страшный, полный не ровного, мягкого света, а, как в жерле гигантской печи, света от непрестанно дрожащего пламени, — раздалось какое-то сплошное трескучее грохотанье, и то там, то сям стали падать с неба одинокие ледяные кусочки. Сила падения их была, вероятно, слишком велика, потому что эти, пока еще редкие, но очень крупные градинки, ударившись с разлета о землю, крыши, деревья, подскакивали на большую высоту и мелкими прыжками откатывались на далекое расстояние от того места, в которое они сначала ударили.

Не прошло и четверти часа с начала этой небесной канонады, как уже все стекла были выбиты, а более ветхие крыши буквально продырявлены и обращены в решето. Целые груды льда покрыли землю местами очень толстым пластом. Бедствие принимало очень серьезные размеры. Вся трава, цветы и кусты были совершенно уничтожены или прибиты к земле, небольшие деревца переломаны и исковерканы; на старых сломаны и уничтожены тонкие ветки и побеги, и почти сплошь обита листва.

Многие дома и постройки по обеим сторонам реки, стоявшие ближе к руслу и оказавшиеся теперь на пути этого грозного потока, были исковерканы, опрокинуты и местами совершенно смыты и унесены вместе с домашним скотом, птицей и скарбом. Впоследствии оказалось несколько и человеческих жертв, потому что те, которые были захвачены наводнением врасплох, или пытались неосторожно спасать из затопленных уже водой домов и сараев свое имущество, были сшиблены с ног этим, никогда еще не бывалым, напором воды, ошеломлены и, брошенные страшной силой разъяренного потока о какой-нибудь встречный предмета, захлебнулись и погибли. Там и сям при вспыхивающем свете молнии можно было заметить уже изуродованные трупы этих несчастных, которых катила и бросала в разные стороны река вместе с обломками строений, бочками, разной домашней утварью и скарбом и многочисленными трупами мелкого скота и птицы.

Над мирным Бахчисараем нежданно-негаданно грянуло и разразилось, хотя и в не столь чудовищных размерах, такое же самое ниспосланное небесами бедствие, которое некогда смыло с лица земли и навеки погребло в пучине вод Содом и Гоморру, эти ветхозаветные вертепы греха и злодейств, переполнившие, наконец, чашу даже Божественного терпения.

В числе многих других жертв этого памятного бедствия погиб и старый водовоз Салык-Зальбухар, и погиб трогательно.

Он успел заблаговременно отослать из дома к кому-то из много дальше и выше от реки живущих соседей свою дочь-вдову и внуков, но, перейдя с ними и сам в это безопасное место, он вдруг вспомнил, что его четвертый уже из третьего десятка старый осел, о котором он, спасая семью от ужасной беды, до сих пор совсем и забыл, остался в своем сарае без всякого призора и помощи.

И он, немедля ни минуты, побежал спасать своего бессловесного слугу и кормильца.

Подбежав к своему дому старик ужаснулся: грозный поток успел уже почти окончить свое разрушительное дело, потому что ветхое строение это было уже почти снесено водою, и только один сарайчик, в котором находился осел, каким-то чудом еще уцелел, вероятно, потому, что он стоял на пути воды за домом и был, пока дом еще не был снесен, защищен им от силы напора.

Добравшись кое-как до своего дома, водовоз вдруг услыхал даже среди грохота бури и грома неистовый, уже осипший рев своего животного: забытое и погибавшее, оно точно молило о помощи.

Несчастный старик, позабыв всякую осторожность, бросился к этому сараю, но на беду в тот самый момента, когда он уже добрался до входа, река сорвала сдерживавший ее напор остаток забора и поток бешено хлынул в этот сарай, где в ту же секунду уже смолк и рев погибавшего осла. Через несколько мгновений оттуда раздался раздирающий душу крик человеческий, и потом все снова, и теперь уже окончательно, стихло.

На другой день, когда уже буря давно прекратилась и вода окончательно сбыла, на этом самом месте у двух уцелевших от сарая столбов были найдены заваленные целой грудой нанесенных водой самых разнообразных предметов и обломков два окоченевшие изуродованные трупа: труп человеческий оказался подмытым водою под труп ослиный.